Дольчино - страница 5

Человек в чёрном плаще взял в руки топор и стал возводить из ветвей навес; женщина разожгла костёр; остальные пошли в лес собирать сушняк.

Вскоре все расположились вокруг большого костра, над которым кипел медный котёл.

— Клянусь небом, — произнёс коренастый воин, извлекая из-под кольчуги деревянную ложку, — с тех пор как мы покинули Далмацию, запах поленты[11] впервые пробудил во мне такой аппетит.

— Сомневаюсь, брат Ремо, чтобы он у тебя когда-либо отсутствовал, — заметил бородач со шрамом через всю щёку. — Впрочем, полента сварена на славу!

Взоры мужчин обратились к молодой хозяйке.

— Я рада, что вам нравится. Это Паоло посоветовал пережарить дикий лук и гвоздику. — Она ласково посмотрела на сидевшего рядом юношу.

Тот грустно улыбнулся:

— Когда-то мы часто готовили так поленту. Отец любил жареный лук с гвоздикой.

Наступила тишина. Некоторое время люди продолжали есть молча.

— Интересно, как поживает епископ триентский? — прервал молчание Антонио. — Кое-кто из его послов вернулся уже, наверно, в Триент. Вот взбесится старый пёс, когда узнает, что дары, которые он послал папе, оказались у нас!

— Бедняге придётся раскошеливаться дважды, — поглядывая на богато отделанный перламутром ларец, усмехнулся Ремо.

— Даже не верится, что за каждую такую безделицу можно приобрести десяток добрых коней, — негромко произнёс бородач со шрамом, рассматривая поблёскивающие при свете костра золотые сосуды.

— В этом золоте, Джованни, кровь ограбленных, слёзы обманутых бедняков.

Человек в плаще поднял тяжёлый кубок. На гладкой жёлтой поверхности отразились отблески пламени.

— И ради этого жалкого металла ведутся жестокие войны, опустошаются целые страны. Ради него богачи готовы перегрызть друг другу глотку и задушить собственного ребёнка. Нет такого преступления, перед которым остановилась бы их алчность. Ведь теперь на золото можно купить всё: и честь, и титул, и отпущение грехов.

— Скажи, Дольчи, почему так устроен мир? Кто грабит, обманывает — живёт в довольстве, кто честно трудится — не может свести концы с концами. Или господь не видит, что творится, и его не трогают наши беды?

— Всевышний указывает путь, просвещает наш разум, но он хочет, Джованни, чтобы мы сами строили своё счастье, ибо только тогда мы будем его достойны.

— И ты думаешь, нам удастся выполнить завет Сегарелли — создать общину, где каждый будет свободен, где не будет между людьми ни злобы, ни зависти, ни войн?

— Христос предсказал это в писании! Когда мы сделаем общими землю и её богатства, все станут жить своим трудом, без сеньоров и епископов, без церквей и роскоши. Те же, кто захочет учить других праведной жизни, должны отказаться от собственного имущества и заботиться лишь о всеобщем благе. Тогда исчезнут вражда и злоба.

— Дай бог дожить до того славного времени, — пробормотал Джованни.

— Выпьем, братья, за победу! Скоро мы выступим против тех, кто, забыв совесть и бога, обирает ближних. — Дольчино осушил кубок. — А теперь отдыхать. Предстоит трудный путь. Завтра к полудню мы должны быть в Верчелли.

— Кому нести охрану? — устало спросил Паоло.

— Спите спокойно. — Дольчино достал из походного мешка песочные часы. — Мы будем сменяться каждый час.

Напоминать об отдыхе не пришлось. Все были крайне утомлены. Через несколько минут лагерь спал. Дольчино остался у костра один. Он медленно обошёл поляну.

Вокруг чёрной стеной подступал лес. Лошади, неторопливо пощипывая траву, мирно паслись на лужайке; в стороне тихо журчал ручей. Чуткое безмолвие лишь изредка нарушал крик филина.

Убедившись, что лагерь в безопасности, дозорный сел у костра и задумчиво стал смотреть на огонь.

Да, сейчас надо быть начеку. Может повредить малейшая оплошность. Вся ответственность лежит на нём. После казни Сегарелли его избрали вождём ордена, решившего установить на земле справедливость. Ему верят тысячи людей. Нельзя обмануть их надежды. Знамя свободы должно подняться, даже если за это придётся заплатить жизнью.

Дольчино взял выпавшую из огня ветвь и пошевелил раскалённые угли. Они вспыхнули жарким пламенем.

«Так и наша жизнь, — невольно пришло ему на ум, — может тлеть едва-заметным светлячком, а может озарить ночь ярким, согревающим светом».