Долг чести - страница 23

– Да, я хотела бы прилечь, – призналась она. – Дорога меня всегда утомляет, а в последнее время особенно.

– Тогда иди и ложись. Мы поговорим вечером. Я просто хотел узнать тебя получше, ничего серьезного. Хочешь сначала поесть?

– Нет. Я просто устала. Посплю немного.

Конечно, она преувеличивала, но лучше сидеть в спальне, чем в его обществе. Узнать ее ему захотелось. Ха!

Бьянка поспешила наверх и, запершись в своей спальне, нехотя переоделась в его футболку, с облегчением отмечая, что она пахнет кондиционером для белья, а не своим владельцем. Забравшись в постель с книгой, девушка попыталась уйти в другую реальность, лишь бы не злиться на этого невыносимого человека, зная, что это никуда ее не приведет, а лишь доставит неприятности. Смирение иногда было лучшим выбором, хотя и давалось с трудом.

После ставшего для нее привычным, приступа тошноты, Бьянка умылась и прилегла, сама не заметив, как уснула. Проснулась она, почувствовав рядом какое-то движение. Открыла глаза, и ее взгляд тут же вперился в темные глаза Дона, который находился непозволительно близко. Он смотрел на нее, присев на корточки перед кроватью, молча и напряженно. Взглядом голодного пса. Она уже научилась отличать это выражение на его лице и ненавидела его.

– Что Вы делаете? – прошептала девушка, отодвигаясь.

– Смотрю на тебя, – серьезно ответил он, даже не моргнув.

– Я боюсь Вас, – дрожащим голосом призналась она.

– Не Вас, а тебя, Бьянка. Я твой муж. Нет необходимости соблюдать формальности. Почему ты боишься?

Она удивленно округлила глаза. Будто, он не понимает. Или она похожа на дурочку, страдающую стокгольмским синдромом?

– Хорошо, глупый вопрос, – усмехнулся Дон. – Тебе станет легче, если я скажу, что мы пока не будем заниматься… хм… Спать вместе.

– Пока? – переспросила она. – Вы обещали, что этого никогда больше не случится!

– Не случится, если ты не захочешь. Но… ты захочешь.

Обещание в его тоне привело ее в ужас. Она отползла назад и встала с кровати с другой стороны, оставляя ее между ними в качестве барьера. Дон все еще сидел на корточках, наблюдая за ней, как за беспокойной кобылой, которая может понести в любой момент.

– Успокойся, Бьянка. Почему ты всегда реагируешь, будто ожидаешь, что я вот-вот наброшусь на тебя? Этого не будет. Я могу говорить, что угодно, но мои слова не перейдут в действия без твоего согласия. Я пришел, чтобы посмотреть, как ты себя чувствуешь, и предложить тебе поужинать.

Будь ее воля, она заперлась бы в ванной до глубокой ночи, пока он не заснет, но ее желудок призывно урчал и, ради ребенка, она не могла его игнорировать.

– Я проголодалась, – неохотно призналась она, спеша перевести тему разговора.

– Тогда пойдем, – вставая на ноги, сказал он.

– Я спущусь через несколько минут. Хочу привести себя в порядок.

Не возражая, Дон, к счастью, вышел, а Бьянка пошла в ванную и умылась холодной водой, приводя в порядок растрепанные после сна, волосы. Спустившись в столовую, она впервые за этот день столкнулась с обслуживающим персоналом. Горничная Марси, с которой Бьянка раньше находилась в приятельских отношениях, несла большой поднос с едой.

– Привет, Марси, – поздоровалась она, заходя вслед за ней в комнату, где во главе стола уже сидел Дон.

Марси кинула на него неуверенный взгляд и кивнула Бьянке.

– Добрый вечер, миссис Гвидиче!

Бьянка без слов поняла, что их отношения отныне изменились навсегда. Дон не одобрил бы дружбу с прислугой. Марси была дочерью простого солдата, а она, отныне, женой их Дона.

Подавив разочарование, Бьянка села на стул, который ей любезно отодвинул муж, и Марси тут же поставила перед ней тарелку, после чего ушла, оставляя их одних.

– Я заметила, что в доме мало людей, – осторожно поинтересовалась она, приступая к еде.

– Если ты имеешь в виду прислугу, то я предупреждал о том, что на время нашего медового месяца многих отпустил. Если же имеешь в виду семью, то им пока здесь не место.

Медовый месяц. Неужели он надеялся на сближение? Она не думала, что это возможно, при таком начале отношений, что было у них. Им даже поговорить было не о чем. Ужин прошел в тягостном молчании.