Долгие поиски - страница 13

Жанна посмотрела на меня, словно спрашивая: твоя мать всегда так шутит? Я отвел глаза.

— Спасибо, мне ни к чему, — просто сказала Жанна.

— Леша его тоже знает. Ты ведь его знаешь?

— Знаю, — промямлил я.

— Серьезный мальчик, не такой ветреник, как мой сын. Я его обязательно приглашу к нам, а Леша позовет вас. О, не говорите, я знаю, в вашем возрасте многие девушки клянутся, что не выйдут замуж. Я, помню, и сама клялась… Но это быстро проходит.

— Я и не клянусь.

— Тем более. Мне будет приятно сделать доброе дело для двух таких симпатичных молодых людей. Вы мне сразу понравились. У меня легкая рука.

И, покровительственно улыбнувшись, мама поплыла дальше. Через минуту было слышно, как она целуется с какой-то дамой.

Я не смел посмотреть на Жанну. Если дословно записать этот разговор и прочитать в суде, ни один прокурор не докажет, что я предал Жанну. Логически придраться, кажется, не к чему. И все-таки я понимал, что предал. И она понимала. И я понимал, что она понимает.

Молча мы вернулись на свои места. Досмотрели спектакль. Пошли в раздевалку. Обычно мы в стороне пережидали очередь, а тут Жанна стала в очередь сразу, и я не посмел сказать: «Постоим здесь, пусть рассосется». Я подал ей пальто. Она оделась. Вышли. Я взял ее за руку, но она очень осторожно, точно боясь повредить мне пальцы, высвободилась.

— Не надо меня провожать.

— Но почему? Что случилось?!

Я ведь знал, что доказать мое предательство невозможно. Пусть попробует объясниться, я буду возражать, любые слова лучше, чем молчание. Лишь бы говорить! Я докажу, что ей просто показалось! Я докажу!

Но Жанна не стала объясняться.

— Просто не провожай. Не надо.

Ночью я сотни раз мысленно произнес то, что должен был сказать тогда в театре, когда мама с ласковой улыбкой мучила Жанну. Сотни раз! Но это не могло заменить тех трех слов, которых было бы достаточно, если бы сказать их вовремя.

На другой день Жанна держалась как обычно. Только когда подошло время уходить, вдруг замешкалась, стала копаться в нашей знаменитой машинке.

Через два дня снова позвонил Рыконд и вызвал Жанну к себе. Опять мы встретили ее возвращение дружным:

— Ну что?!

Она пожала плечами:

— Поговорили.

А наутро вбежал разгоряченный Коля и сообщил, что Жанну вчера видели с Рыкондом в «Баку». Когда мы случайно остались одни, я спросил:

— Тогда, в первый раз, он тебя тоже звал?

— Да. Но тогда я отказалась.

Раньше я всегда презирал ссоры влюбленных, сцены ревности. А сейчас я смотрел на Жанну, представлял рядом с ней Рыконда — какое было бы счастье устроить сцену, сказать что-нибудь ужасное, смертельно поссориться! Но я потерял право на сцены и ссоры.

А Коля переродился. Он теперь искренне приударял за Жанной. Одобрение Рыконда как бы наложило на Жанну высшую пробу в его глазах.

Но это еще была не сенсация. Сенсация грянула через полгода, когда Рыконд на ней женился. Для этого ему пришлось сначала развестись.

На первый взгляд это была смешная пара: она ведь на целую голову выше его. Но на второй взгляд становилось ясно, что с этой парой все в порядке. Оба они живые, вот в чем главное. Живые!

Конечно, если иметь в виду обмен веществ, все мы живые — и я, и Коля, и и. о. Павлова. Но в духовном смысле живые они: Жанна и Рыконд. Передо мной всегда стоял эталон красоты, одобренный кино и цветными журналами, и я каждую минуту мучительно сознавал, что Жанна слишком отличается от эталона. А для Рыконда, я уверен, эталонов просто не существовало! Он создавал их сам. И создал! Теперь, посмотрев на Жанну, никто не посмеет сказать, что она не красавица. Потому что всякая по-настоящему счастливая женщина красива. А если и существуют безнадежно некрасивые, то, значит, они по какому-то душевному изъяну не способны к счастью.

Теперь, когда я встречаю Жанну, я чувствую, что ей меня попросту жалко. А иногда я и сам себя жалею. И спрашиваю себя: почему я неживой? С чего началось? Может быть, нужно другую работу поискать? Не потому, что с Жанной стыдно встречаться, а потому, что нельзя науку вбок двигать. Для самого себя нельзя. Живой человек этого не может. Просто не вынесет! Может, потому и Рыконд живой, что действительно двигает вперед? И может, есть такая работа, на которой я оживу, и мне будет не все равно, и я не позволю другому и. о. Павлова превращать мой труд в благополучно пресную диссертацию? И тогда я смогу сделать красавицей любимую женщину?