Долина новой жизни (с илл.) - страница 16

Каково же было мое удивление, когда мой новый слуга явился ко мне в спальню и пригласил меня спуститься в столовую поужинать. Я не чувствовал особого голода, но тем не менее повиновался, так как у меня уже вырабатывалась привычка делать все, что указывают. Мое удивление достигло предела, когда я увидел большой, накрытый белоснежной скатертью, прекрасно сервированный стол, цветы в вазах, хрусталь, фарфор и серебро. Рядом с одним из приборов стояла полубутылка настоящего французского шампанского.

Усевшись в мягкое кожаное кресло и увидев перед собой ломти белого хлеба, я понял, что этот ужин, вероятнее всего, не будет состоять из таблеток.

Слуга открывал крышки на серебряных блюдах. Боже мой, какой чарующий аромат ударил мне в нос! Я сразу почувствовал дикий голод, как будто не ел вечность. Блюда были тонкие и разнообразные. Здесь были и рыба, и дичь, и зелень, и фрукты, но всего понемножку — как будто для ребенка…

Слуга раскупорил шампанское и налил мне бокал золотистого искрящегося напитка. Я с наслаждением выпил и уже сам еще раз наполнил бокал. Голова слегка закружилась, и приятное чувство теплоты разлилось по ногам. «Да, думал я, — мне предстоит, кажется, недурная жизнь. Судя по началу, не дурно. Но если я потребую еще бутылку, мой слуга, конечно, не исполнит моего приказания. Он чувствует себя здесь скорее господином, чем слугой». Эта мысль несколько меня разочаровала. Слуга стоял, невозмутимый и молчаливый, наблюдая за каждым моим движением.

На следующее утро меня посетил знакомый уже доктор и запретил мне в течение трех дней выходить из квартиры. Потом, сказал он, я могу считать себя совершенно здоровым и делать все, что мне угодно.

За эти три дня я познакомился с несколькими новыми лицами. Первый визит нанес мне мой собрат по профессии, инженер-француз. Это был маленький бритый человек; он вошел ко мне в кабинет и дружески потряс мне руку, как будто мы были с ним знакомы с детства. Он засыпал меня тысячью вопросов — о том, что делается на родине, какова там жизнь, что нового в политике, каковы люди, что было выставлено на весенней выставке картин, какие были балы, какие строятся новые сооружения и т. д., и т. д.

Я едва успевал ему отвечать и, наконец, выбрал время в свою очередь спросить:

— Разве у вас не существует газет?

— Мы имеем прекрасную библиотеку, и в ней любые книги — как научные, так и беллетристика, — отвечал он, — но газет мы здесь не видим.

— Однако у вас строго, — заметил я, — мне представляется, что вы живете на полутюремном режиме.

— Скажите лучше, мой дорогой собрат, «у нас», так как вы не должны теперь выделять себя.

На все дальнейшие расспросы он давал краткие и неопределенные ответы и посматривал на меня так, что, казалось, ему не хочется пускаться в какие-либо объяснения.

На прощанье он обещал зайти ко мне через три дня, когда мне будет разрешено выходить, чтобы вместе со мной пойти прогуляться по окрестным лесам и полям. Он оставил мне свою визитную карточку; там значилось:

«Луи Карно, инженер. Колония, первая линия, третий ряд».

Следующий посетитель был типичный немец. Высокий, полный блондин с небольшими усами, голубыми глазами навыкате. Он сказал, что очень рад познакомиться со мной, что всякий прибывающий сюда приносит ему большое удовольствие, так как колония иностранцев таким образом пополняется. И представился: его фамилия Фишер, по специальности он химик.

Единственно новое, что я узнал от него, — это то, что он был приятелем хирурга Левенберга, который произвел мне операцию, и поэтому хорошо знал о моем здоровье. Фишер пояснил, что я был в безнадежном состоянии и что, останься я в Париже, недолго протянул бы… Теперь, благодаря операции и последующему лечению, я совершенно здоров…

— Не можете ли вы разъяснить, откуда взяты почки, которые вшиты мне вместо моих больных? Этого я не могу себе уяснить.

Фишер слегка нахмурился при моем вопросе и коротко сказал:

— Если у машины изнашивается какая-либо часть, то ее можно заменить новой, запасной… Для таких целей у нас имеются различные живые органы.

— Но откуда они берутся? — спросил я,