Долина счастья - страница 9

Нет! Она не позволит Видалю снова унизить ее. Мама, в отличие от него, быстро сообразила, что тогда на самом деле произошло. Она знала, что Флис была ни в чем не виновата.

Достигнув зрелости, Фелисити поняла, что ее отец, прекрасно зная, где она находится, мог с легкостью сам пообщаться с ней, если бы захотел. Факт, что он никогда этого не делал, говорил сам за себя. В конце концов, она была не единственным ребенком, которого отверг родной отец. После смерти матери Флис решила, что наступило время двигаться дальше. Пора сохранить лишь в теплых воспоминаниях детство и любящую маму и забыть отца, отказавшегося от нее.

Фелисити теперь никогда не узнает, что же заставило отца изменить свое решение. Она никогда не узнает, почему он упомянул ее в завещании. Было ли это чувство вины или сожаление об упущенных возможностях?.. Но на этот раз Флис была уверена, что ни под каким видом не позволит Видалю указывать, что ей можно делать, а что нет.

Внизу, в холле, Видаль наблюдал, как Флис повернулась и последовала за Розой к следующему лестничному пролету. Была одна вещь, которой Видаль по-настоящему гордился. Черта характера, над которой он тщательно работал и которую постоянно совершенствовал. Это власть над собственными эмоциями. Однако сейчас его взгляд – обычно подчиняющийся Видалю – почему-то посчитал необходимым задержаться на стройных, с шелковистой кожей ногах Фелисити, пока она удалялась от него.

В шестнадцать лет эти ножки были еще стройнее. Фелисити тогда превращалась из ребенка в женщину с прелестной маленькой грудью, прикрытой тонкими майками. Она обожала их и носила, казалось, постоянно. Скорее всего, Флис вела себя по отношению к Видалю с притворной невинностью – нерешительные взгляды украдкой, нарочитое нежелание отвести восхищенный взгляд от обнаженного мужского торса, когда Флис зашла в ванную, в то время как он брился. А позже он стал свидетелем проявления истинной сущности Фелисити и понял, что она распутна и беспринципна. Интересно, такой ее создала природа или причина в том, что девочку лишили отца?

Чувство вины, от которого Видаль никак не мог избавиться, вновь овладело им. Сотни раз за все эти годы он мечтал повернуть время вспять и не произносить слова, которые привели к вынужденному краху отношений его дяди и матери Флис. Упоминание маленького Видаля о том, что Филипп поехал вместе с ним и гувернанткой на экскурсию в Альгамбру, привело к концу их роман.

Бабушка Видаля никогда не позволила бы Филиппу жениться по любви. Он был обязан руководствоваться ее выбором, а она ни за что не разрешила бы мужчине, в жилах которого течет голубая кровь, такая же, как и кровь его приемной семьи, взять в жены гувернантку ее внука.

Когда Видалю было семь лет, он не понимал этого, однако быстро осознал последствия своего невинного поступка, когда ему сказали, что милая англичанка, учительница, которая так ему нравилась, была уволена и отправлена домой. Мама Флис не обладала характером достаточно сильным, чтобы противостоять его бабушке. Когда влюбленных разлучили, никто не знал, что родится Фелисити, ребенок, чье имя бабушка Видаля запретила произносить, о чьем существовании она не желала слышать – за исключением тех моментов, когда она хотела напомнить Филиппу о позоре, которым он покрыл свою приемную семью, позволив себе зачать ребенка с простой прислугой.

Интересно, раскаялась бы бабушка, если бы она прожила дольше и увидела взрослую дочь Филиппа?

Семь лет назад Видаль искренне сочувствовал матери Флис, когда они вернулись после ужина в Лондоне и обнаружили, что Фелисити не только развлекалась на разнузданной подростковой вечеринке, но и продолжила развлечение в спальне своей матери с пьяным грубым молокососом.

Видаль закрыл глаза, затем открыл. В его голове возникали воспоминания, которые он предпочел бы забыть. Разговор с бабушкой, когда он невольно разрушил любовные отношения своей гувернантки и названого дяди… Ночь, когда его мама пришла к Видалю и сказала, что самолет, в котором летел его отец, разбился в Южной Америке и никого не осталось в живых. Вечер, когда он увидел, как Фелисити лежит на кровати своей матери, ее медово-золотистые волосы обвивают запястье молодого человека, склонившегося над ней, а в ее глазах застыло бесстыдное равнодушие к тому, что она творит.