Долина юности - страница 18

— Браво, — комментирует с иронией вожатая.

— Ээ… зато я больше не буду хромать.

— Зато у тебя будут болеть обе ноги, — поправляет она.

Я пожимаю плечами.

Поход продолжается. Школьникам объясняют работу сложного механизма в загоне для коров. Потом вожатый нам предлагает выстроиться в ряд. Он говорит, как называются горы перед нами, но я его не слушаю. Сдерживая слезы, я валюсь в высокую траву. Мои ноги — тверже деревяшек.

Мы продолжаем идти и прибываем в окрестности другой фермы. Черные и белые козы свободно разгуливают по щебенке. Мальчишки забавляются тем, что пугают их, изображая первобытных людей. Я же в отчаянии смотрю на свои ноги. Даже в ботинках мне было бы трудно осуществить это путешествие. С семьей мы никогда не ходили в такие длинные походы. У швейцарцев есть для этого слово: «рандоннэ». В течение многих лет я слышал, как школьная учительница и приятели рассказывали о «рандоннэ», которые они совершают на выходных. Я никогда не понимал, о чем они беседовали. Теперь знаю, спасибо.

Вокруг фермы на земле разбросаны маленькие черные шарики. Нахмурившись, я размышляю, что бы это могло быть. Незаметно подбираю один: материал странно мягковатый. Что же это такое? Я подношу шарик ко рту и осторожно кусаю. Вкус настолько отвратительный, что я сразу же выплевываю и иду дальше. Солнце садится, моя тень удлиняется и поднимается по склонам холма. Но я еще могу отчетливо различить козу, которая проходит мимо меня; из ее зада вываливаются такие же маленькие шарики. Фу, какая гадость! Я больше не могу. Не могу! Не могу! Я ничего не смыслю ни в горах, ни в «рандоннэ», ни в еде. Я ненавижу Швейцарию, ненавижу школу, ненавижу семью, ненавижу румын, которые не умеют правильно обуваться в горах.

Проводники подбадривают нас.

— Еще часик — и мы выйдем к автобусам, — объявляют они. — Потом спустимся в лагерь и посмотрим фильм на большом экране. Как в кинотеатре!

Я же чувствую себя маленьким сухим листком, готовым рассыпаться и исчезнуть на ветру. Просыпаясь сегодня утром, я не знал, что мне предстояло пережить самый ужасный день в моей жизни.

Но хуже бывает всегда. Как только мы приходим к автобусам, ребятня, толкаясь, сбивается в кучу. Все пихаются, «куролесят», как выражаются вожатые. У меня же кружится голова от горных виражей. Я вцепляюсь изо всех сил в подлокотники своего сиденья. У меня такое же головокружение, как в тот день, когда я поднялся на «Пиратский корабль» — самый страшный аттракцион луна-парка. Я знаю, что должно случиться. И знаю, что никак не могу предотвратить эту катастрофу.

Внезапно меня рвет между сиденьями. Раздается такой звук, как будто вынули затычку из умывальника. Везде — суп и кусочки грюера. Все смотрят на меня. Один мальчишка фыркает от смеха, зажимая нос, тогда как другие действительно сочувствуют мне. Я тихонько кладу голову на спинку своего сиденья. Мне хочется умереть.

Я без понятия, что старше: дерево или три наши многоэтажки? Между четырнадцатиэтажными домами возвышается самое большое дерево, которое я когда-либо видел, — ливанский кедр. Его темно-зеленые ветки достигают восьмого этажа. Кедр такой крепкий, что во время бурь его ветки не двигаются ни на миллиметр. Ветер гуляет по нашим балконам, а кедр неколебимо стоит на месте. У его основания, под покровом сорока миллиардов иголок, находится здание большой фермы, крытое серой черепицей. На ферме живет очень известный писатель, имя которого я все время забываю. Сим… Симон… Как бы там ни было, я не люблю книги.

Пока варится мамин борщ, я выхожу на балкон. Как всегда, сначала обозреваю окрестности по другую сторону озера. Городок Эвиан[9] и французские Альпы сияют на полуденном солнце. Потом перевожу взгляд на наш берег и смотрю в сторону порта Уши, после чего пристально изучаю высотку напротив. Интересно, Борис дома? Во всяком случае, его не видно в окне. Потом мои глаза перебегают на верхушку кедра, и постепенно я их опускаю, чтобы завершить разведку кратким осмотром фермы с серой черепицей.

Эге!

Во дворе фермы припарковался огромный грузовик. Это что-то новенькое. Можно подумать, что… Я передвигаюсь по балкону, чтобы получше видеть. Ну да! На грузовике написано красными буквами: «Антенна 2». Я заскакиваю в квартиру и кричу маме, что к нам приехало французское телевидение. Мама оставляет свои кастрюли и выходит на балкон. Мы наблюдаем вместе. Теперь по двору фермы снуют члены съемочной группы: парни в футболках переносят ящики, металлические штативы, камеры и другие причиндалы.