Долог век, да недолговечно счастье - страница 2

Конкинерос [2], которые, по примеру многих, охотно тратились на наряды, но никогда не имели ни гроша за душой, были положительно ошеломлены всем этим великолепием и уверяли, что с приходом зимы хересинцам придется раскошелиться на клеенчатый футляр для столь ослепительного цирка.

Между Хересом и Альгарскими горами приютилась уединенная долина. Там много лет тому назад у тропинки, в тени деревьев, какой-то предприимчивый крестьянин поставил навес и занялся продажей напитков. Со временем он возвел четыре стены, покрыл их камышовой крышей, разделил домик перегородкой на две части - одну для посетителей корчмы, а другую под жилье - и перевез сюда жену с детьми. Позади дома он устроил квадратную ограду, служившую загоном для коз; днем же они паслись в горах под присмотром младшего сына. Перед домом Басилио посадил оливковое деревцо для привязи лошадей и мулов на тот случай, когда в корчму мимоходом заглядывали путники. Весной деревцо принялось; шли годы, и олива под рукой заботливого хозяина пышно разрослась и давала немалый урожай, ставший подспорьем в хозяйстве: маслины и козий сыр были основным блюдом, утолявшим голод посетителей. Господа из Хереса, отправляясь на охоту, частенько отдыхали в харчевне дядюшки Басилио к щедро расплачивались за скудное угощение.

К началу нашего повествования жена корчмаря умерла; старший сын, воспитание которого взял на себя его дядя-доминиканец, успешно окончил духовную семинарию и был назначен полковым капелланом в Лиму [3] . Басилио остался совсем один в корчме; лишь к ночи с горного пастбища возвращался меньшой сын, тупой и молчаливый паренек, который со смертью матери и вовсе поглупел, - как известно, физически слабые дети дольше нормальных питаются материнским молоком, а нравственно слабые существа не могут жить без ласки и неустанной заботы матери - их нежного ангела-хранителя на земле.

Было прекрасное декабрьское утро. Перед входом в харчевню на простой каменной скамье сидел дядюшка Басилио, согбенный годами, немощный старик, вместе со своим приятелем дядюшкой Бернардо, неунывающим и жизнерадостным богатырем. Неподалеку, прислонившись к охапке хвороста, полулежал худощавый юноша в охотничьем костюме: коротких штанах грубого сукна, гетрах и надевающейся через голову куртке с карманами, которые заменяют сумку: туда кладут ломоть хлеба и мелкую дичь. Бледное красивое лицо молодого охотника выражало природный ум с хитринкой, но в жестком взгляде таились лукавство и лживость, а во всем облике не было и следа искренней веселости, присущей людям в этом возрасте. Рядом с ним лежало охотничье ружье и стояла островерхая, покрытая зеленой фланелью клетка с приманной птицей.

Царило молчание, нарушаемое лишь песней ветра, зовущей и нежной, как голубиное воркованье. Тщетно старался ветер расшевелить прямые, негнущиеся стебли травы или найти отзвук в соседних горных вершинах. Вокруг корчмы спокойно и самодовольно прохаживались куры; они то складывали, то вновь веером распускали пышные хвосты и так близко подходили, что задевали ноги хозяина и гостя. Время от времени петух поднимал увенчанную гребнем голову и, откинувшись назад, бросал в воздух звонкое "кукареку", точно призывая прохожих заглянуть в харчевню. Кот, любитель уюта, выбрав на завалинке, в затишье от ветра, уголок, залитый солнцем, свернулся клубочком; он сладко подремывал, жмурясь и искоса бросая лукавый взгляд на воробьев, которые, подобно беднякам, питающимся крохами с богатого стола, подбирали остатки куриного корма.

Солнце щедро дарило радость и тихий покой сердцу; мысли невольно стремились ввысь, в ослепительное безоблачное небо, а вся природа изливала такое блаженство, что хотелось воскликнуть: "Боже, до чего хороша жизнь, когда все в ней подчиняется тебе, как своему началу и концу!"

- Вот что, дружище, - сказал гость, обращаясь к корчмарю, - бросьте хныкать, как попрошайка. Все-то у вас неприятности да горести. Возьмите пример с меня: когда я иду спать, я первым долгом снимаю шляпу и кладу ее в сторону со словами: "Здесь все невзгоды"; потом снимаю куртку и говорю: "А вот тут все печали", - крещусь и засыпаю, как младенец. Отчего же и не заснуть без горя? А вы вечно на все сетуете. Виданное ли это дело! Да ведь вам только птичьего молока не хватает!