Доля ангелов - страница 21
— И какие же вещи… обнажаются?
— Я только сегодня узнал об этом из одной старой рукописи: по происхождению Каин был шеддим. Наполовину человек, а на другую — падший ангел!
— По-моему, в каждом из нас есть что-то от Каина, но в целом, интересно… Так давайте же выпьем за ваш будущий роман!
— Нет, моя славная, пить мы не будем.
«Проклятие… — безмолвно чертыхался я, — такая женщина предлагает выпить за мой скорый и несомненный успех, а я уже влез в тесную маску Штирлица, вынужденного подозревать все и вся, включая самого себя».
— На нет и суда нет…
«А может, ты меня боишься?» — смеялись ее зеленые глаза.
— Ну, раз вы отказываете мне в теплой кампании, мне ничего не остается, как залечь спать.
Она картинно взбила подушку, и по-кошачьи сладко зевнув, устроилась ко сну.
Да, гениальный автор, сочинивший этот детектив с моим участием, не ошибся. Этот тип рыжей соблазнительницы навеки останется камнем преткновения для резидентов всех разведок и агентур. И кто сказал, что наша цивилизация уже исчерпала лимит на чудеса? Они еще витают вокруг нас и даже способны к обвальной материализации в виде драгоценных камней, реликвий исторического значения и просто рыжих красоток с зелеными кошачьими глазами. Гитарный изгиб ее бедра и рассыпанные по подушке рыжие пряди заставили мое сердце выстукивать в лад колесам.
Но я определенно где-то уже видел ее, и совсем недавно? Однако за точеным плечиком Анели, зиял пустой файл. Я не мог заснуть, и чтобы не смотреть безнадежно на Нелли, я раскрыл папку и предался чужим воспоминаниям.
«…После разговора со Сталиным Кинг спустился в столовую. На его представление собрались почти все насельники кремлевского общежития с чадами и домочадцами. У ног Сталина устроились нарядные дети, он шутил и был в отличном настроении. Вольф, напротив, был непривычно скован в общении с публикой. Берия сидел в первом ряду, высоко закинув и вывернув ногу в мягком кавказском сапоге.
Во время „каскада плановых чудес“ Кинг незаметно приблизился к Берии и под смех кремлевского общежития извлек из кармана его френча женский чулок и нитку жемчуга, а из кармана брюк — перстень с большим рубиновым камнем. Одарив зрителей улыбкой, Вольф сложил все эти предметы в цилиндр, перемешал и вытащил лопоухого белого кролика. Громче всех смеялся Сталин, подмигивая наркомам:
— Я всегда знал, Лаврентий, что у тебя есть секреты от политбюро. Так вот откуда ты достаешь свежие лимоны, когда в пайках у всех прошлогодние!
Лицо наркома побледнело, но смеялся он вместе со всеми. В конце выступления он дольше всех трескучими хлопками благодарил Вольфа, и в этих раскатах чудилось что-то зловещее.
Когда публика удалилась и стих шум в коридорах, он как ни в чем не бывало обратился к Вольфу:
— Мы собирались проверить служащих кремлевской охраны на профпригодность. Вы согласны нам помочь?
Вольф замялся и заметно побледнел сквозь слой рисовой пудры. Его обычный грим состоял из этого прозрачно-белого покрова на лбу и щеках и штриха черного грифеля, приподнимающего уголки бровей.
— Я готов, товарищ нарком.
— Постарайтесь заставить их спать, но так, чтобы они могли выполнять ваши команды, к примеру, выстрелить в меня.
— Солдаты довольно легко впадают в гипнотическое состояние, — заметил Вольф.
— Вот как! Почему?
— Привычка к послушанию и вера в авторитет руководства способствуют трансу. В солдате всегда присутствует обезличенность, отсутствие собственных желаний. Он беззаветно отдает свою волю вождю-командиру. Эта частица психической силы укрепляет власть руководителя и делает его сверхчеловеком.
— Товарищ Кинг, в нашей армии нет сверхлюдей, а есть присяга и дисциплина, — мягко поправил Вольфа Сталин.
— Я лишь изложил принцип гипноза! — растерянно оправдывался Вольф.
Мой учитель был не просто фокусником-иностранцем, он был волшебником, живущим в мире чудес, более реальном, чем окружающая его действительность. Поэтому он так и не смог усвоить особого языка, на котором говорила советская власть. Он не понял, что магическая доктрина социализма, при всей ее проявленной мощи, никогда не озвучивалась и не упоминалась. Это было тайное знание „красных жрецов“. Польский эмигрант Кинг, безродный космополит, был слишком прямодушен и наивен, чем раздражал священников новой веры.