Дом Эмбер - страница 27

— Как насчет того, чтобы подняться по лестнице на третий этаж? Я там ещё не была. А ты?

— Нет. Идем туда.

Мы на цыпочках вышли из кухни и начали подниматься на третий этаж. Когда мы прошли площадку второго этажа, лестница сделала виток и стала очень практичной. Узенькие ступеньки закончились на третьем этаже небольшим коридорчиком с тремя дверьми. Я открыла первую справа.

Свет от неполной луны освещал комнату, в которой находилось всего четыре вещи: маленький стол со стулом, латунный торшер и небольшой стеклянный шкаф с книгами в одинаковых кожаных обложках. Кое-что, к чему следует, потом вернуться, подумала я.

За дверью слева скрывался старый и пыльный хаос: сломанный мольберт, повалившийся набок, всё ещё удерживающий разорванный холст, на котором когда-то был нарисован пейзаж, и коробка, полная тюбиков с красками, пролившимися на пол.

На другой стороне, за третьей дверью, лучи наших фонариков осветили длинную, узкую комнату с наклонным потолком и единственным окошком в дальнем конце. Посредине чердака висела древняя лампочка со свисающим шнурком. Джексон подошел, потянул за шнурок и каким-то чудом лампочка зажглась. Её слабый свет осветил кладбище забытых вещей, сложенных в тени у стен комнаты и в V-образной форме у основания наклонного потолка.

Я пробежалась пальцами по ручке старой, изношенной детской коляски и подумала обо всех младенцах, которых в ней укачивали, которые были моими предками и давным-давно умерли и были похоронены. Безголовый манекен хвастался затянутой в корсет талией. Лысая китайская кукла сидела в сломанном кресле, её пустые глаза пристально уставились на то, что было воспоминаниями о детской.

Я открыла сундук. Кружевная фата пожелтевшего свадебного платья рассыпалась в пыль от моего прикосновения. Под ней оказался смокинг жениха, который лежал на старомодной кружевной детской одежде, детский матросский костюмчик и кучка кожаной обуви.

— Отвратительно, — невольно прокомментировала я и, швырнув одежду обратно в сундук, вернула её в темноту.

— Никогда бы не подумал, что ты так чувствительна. — Джексон фыркнул.

Он обо мне думал? Я пожала плечами и сказала:

— Мерзко. Гадость.

— Ладно, — проговорил он. Я тебя понял. Это гадость. — И он улыбнулся, широко и расслабленно. Он казался… счастливым. Я поняла, что до этого он всегда казался мне слегка жестким, как будто он постоянно был настороже. Но сейчас, он, кажется, расслабился. — Это всё из-за теплого и влажного климата — у нас миллион насекомых. Некоторых из них ты больше нигде не увидишь: жучок, который живет только в скалах Чесапикского побережья, или паук, которой водится исключительно на берегах этой реки.

— Я ненавижу пауков. — Меня передернуло. — У меня есть теория, что они появились благодаря каким-то чужеродным штукам типа метеорита, который упал на Землю миллион лет назад.

— У тебя, что, легкая форма арахнофобии? — Он хмыкнул.

— Ха, — ответила я. — Я всего лишь немного боюсь пауков.

Он начал было мне объяснять, что такое «арахнофобия», но до него быстро дошло, что это была маленькая шутка.

— А, юмор, — улыбнувшись сказал он. — Сложная штука.

Пока мы работали, он поддерживал легкую беседу, отпуская шутки и забрасывая меня вопросами. Какую самую восхитительную вещь ты видела? Для меня — это северное сияние; для него — ураган, пронесшийся над Чесапиком. Если бы ты могла отправиться путешествовать куда-угодно, куда бы ты поехала? Я в Париж; он — в Нью-Йорк. Там встретились мои родители. Что лучше — собаки или кошки? Однозначно — собаки. Я не стала упоминать, что лично мне кошки всегда напоминали о моей маме. Каким-то образом я начала рассказывать ему о Джеси и о том, как однажды она затащила корову в школу по наружной лестнице и как потом пришлось искать кран, потому что спуститься вниз самостоятельно корова уже не могла. Он откинул голову назад и расхохотался.

— Видимо Джеси очень классная, — сказал он, как будто смог понять это всего лишь по одной истории. Мы проболтали около часа, пока вытаскивали коробки одну за другой и рассматривали их содержимое.

Я смогла б сказать достаточно быстро, что тут не было ничего, что могло бы приблизить нас к легендарным алмазам Капитана. Но все находки были интересными лично для меня — как например маленькая коробочка внутри ящика твоей матери с тремя детскими молочными зубами и локон мягких тонких волос — это было отрадно, давало какую-то связь, и в то же время было слегка отвратительно. В коробках были документы, старая одежда, разбитые сокровища, когда-то любимые игрушки, — вещи, которые даже для тех, кто не жил в Доме Эмбер казались достойными того, чтобы сохранить их. Каждая коробка открывалась со стоном и ощущением распада, которые оседали на моей коже и заполняли мои легкие. Через какое-то время это начало давить на меня. Всё казалось устоявшимся, молчаливым и неизбежным, казалось, что все кусочки моей жизни однажды тоже окажутся здесь — истлевшие, разложившиеся и печальные.