Дом - страница 12

Я получаю удар в спину. Это защитник задел меня ногой, пытаясь вырваться из когтей чистильщика. У Клавдия мяч все еще во рту. Он обдает всех потом и слюнями, неистово крутя головой. Наконец-то он меня увидел. Он делает точный пас. Я получаю мокрым шаром по физиономии. Падаю ниц, закусываю мяч. Приподнимаюсь, инстинктивно тянусь в направлении ниши прежде, чем успеваю почувствовать вес чистильщика, который заскакивает на меня и придавливает к полу. По короткому свистку я понимаю, что все кончено. Я успел забить. Мы выиграли. Ученики поднимаются и помогают тем, кому плохо. Каждый проверяет, цел и невредим ли он. На лицах мелькают улыбки. Сегодня обошлось без увечий. Все поздравляют друг друга.

После короткого отдыха проигравшие передают друг другу тряпку, которой вытирают слюни, пот и кровь. Больше всего крови течет изо рта: трескаются губы, ломаются зубы. Затем все тщательно складывают детали панциря в корзины. Намокшие комбинезоны и мяч — в отверстие для грязного белья.

Только под душем можно по-настоящему разглядеть раны на теле: синяки, укусы, царапины, порезы от защитных очков. Никто не жалуется сам и не сочувствует другим. Эту игру любят именно за жестокость.

Когда я впервые увидел других детей, играющих в инч, это напомнило мне картинку из книги про диких животных: два взрослых кабана дерутся из-за куска падали.

Учеба — яркий момент коллективного одиночества: каждый работает сам по себе в своем уголке в окружении еще шестнадцати человек. Ничто не нарушает тишины, кроме мерного звука шагов Цезаря, шелеста страниц и скрипа пера по бумаге.

Некоторые с отсутствующим видом, уставившись в одну точку или закрыв глаза, повторяют урок. Другие беспрестанно пишут страницу за страницей. Есть еще те, кто рисует. В задумчивости и сосредоточении, мы просто не замечаем, как пролетает этот час.

На обеде я пытаюсь переговорить с Крассом:

— Ну, как прошел день?

Он молча смотрит на меня. У него измотанный вид.

— Трудно пришлось?

— Я не знаю. Я… я…

Глотаем еду.

— Жуй хорошенько. Время есть. Не говори, если не хочешь.

— Я слышал про инч. Это ужасно.

— Тебе понравится. Потом.

— Не думаю.

После нескольких ложек еды, словно собравшись с силами, Красс говорит:

— Уроки… длятся очень долго. Я не могу сосредоточиться. Я просто перестаю понимать.

— Это нормально.

— Учеба — хуже нет… Эта тишина наводит на меня страх.

— Если будешь работать, забудешь о страхе.

Он смотрит с тоской. Он похож на пленника в стеклянной камере, которого никто не слышит.

— Я ничего не понимаю. Я ничего не умею. Все остальные…

Он начинает всхлипывать и перестает есть.

В коридоре я кладу ему руку на плечо и пытаюсь успокоить:

— Ты — новенький, но не глупый. С каждым днем ты будешь двигаться вперед. Все новенькие начинают как ты. Абсолютно ничего не могут и не умеют. А потом все налаживается.

— Говорят, если не работаешь, лишают еды.

— Это происходит с теми, кто не хочет трудиться, но если ты будешь стараться, тебя поддержат и никто ни в чем тебя не упрекнет. Я попрошусь тебе в помощники.

— Правда?

— Да. Старшие довольно часто помогают младшим в учебе.

Марк и Октавий догоняют меня у умывальников.

— Ну и как? Продолжаешь воспитывать птенчиков? — язвит Марк.

— Смейтесь-смейтесь… Скоро и вам предстоит.

Сегодня вечером Красс укладывается сам. Правда, все равно просит меня проверить.

Я вижу в его глазах беспокойство. Он немного колеблется, потом спрашивает:

— Насчет моего пальто…

— Что?

— Кое-кто мне сказал, что…

Я резко его прерываю:

— Ты что, мне не веришь?

— Что ты, конечно…

— Тогда спи, и не будем об этом.

Инициация Красса наполовину завершена. Он привыкает. Как и предполагалось, на занятиях туман понемногу рассеивается. Скоро я смогу его оставлять на время уроков. Такое шефство мешает мне участвовать в нашей вечерней жизни, потому что моя личная работа должна быть закончена и проверена Цезарем до того, как я присоединюсь к моему подопечному. Так что учусь я один в пустом зале, в то время как мои товарищи вовсю орут за стеной, наслаждаясь азартом игры.

Мне бы так хотелось побыстрее вернуться к инчу! А не то они отдадут мое место забойщика кому-нибудь другому. Некоторые уже пытались меня заменить, но потерпели неудачу: один сломал руку, а другой стал умолять вернуть его в защиту. Ему казалось, что команда терпит поражение исключительно по его вине. Почти каждый день кто-нибудь из наших подходил ко мне и спрашивал, когда же я вернусь.