Дом на кладбище - страница 13

Шарлотта, Брэнуэлл и подрастающая Эмили не только много и жадно читали, но и с увлечением рисовали; прилежно срисовывали гравюры Томаса Бевика из «Истории английских птиц». Уроки рисования они брали в Кигли у местной знаменитости Джона Брэдли, который с первых же занятий выделял Брэнуэлла, давал ему вместо птиц срисовывать большие жанровые полотна вроде «Обленившихся подмастерьев» или «Модного брака» своего любимца Уильяма Хогарта. Брэдли добился главного — научил юных Бронте любить живопись, после его уроков с увлечением будут рисовать все четверо, Брэнуэлл и Шарлотта — вполне профессионально. Стены пасторского дома, не отличавшегося богатой обстановкой, были увешены картинами и рисунками, в основном, на библейские и евангельские сюжеты, в том числе и картинами кисти Шарлотты и Брэнуэлла.

Брэдли учил юных Бронте ценить живопись, разбираться в ней, писать маслом и рисовать, а приходской органист Абрахам Сандерленд — музицировать, играть на фортепиано и даже на органе; домашнее образование детей обходилось пастору ненамного дешевле школьного.

Писать же дети Патрика Бронте учили себя сами. «Я пишу потому, что не могу не писать» — эти слова принадлежат Шарлотте, но могли их точно так же произнести ее сестры и брат. Под их еще не окрепшим, но изобретательным пером игрушки — звери, куклы, солдатики — превращались в населяющих неведомые страны сказочных героев со своими обычаями, характерами, подвигами, изменами, привязанностями и многолетней романтической предысторией. Потрепанная кукла или видавший виды оловянный солдат порождали целые сказочные миры — на отсутствие фантазии пребывающие в стране грез младшие Бронте пожаловаться не могли.

Записывались эти истории днем, мелким, убористым почерком, с переизбытком орфографических ошибок и нехваткой запятых, в крошечных, величиной с бумажную салфетку альбомах. Юные литераторы старались писать поразборчивее, печатными буквами, однако прочесть написанное, тем более непосвященному, было нелегко. В 1833 году, на Рождество, Патрик, который к литературным экзерсисам детей относился с пониманием — сам ведь литератор, подарит семнадцатилетней Шарлотте толстую тетрадь, где на первой странице крупными буквами выведет: «В этой тетради писать следует ясным и разборчивым почерком».

Сочинялись же и проговаривались истории по ночам. Из историй про кукол — коллективное творчество спавших в одной постели Шарлотты и Эмили — рождались и утром переносились на бумагу сказания о прекрасных и несчастных героинях. Солдатики Брэнуэлла становились отважными воинами и мудрыми, неподкупными политиками. Истории эти множились и пересекались, герои «мужского» цикла соперничали с героями цикла женского. Герой «Истории восстания Моих Друзей», написанной одиннадцатилетним Брэнуэллом, непобедимый Хвастун (Boaster) берет верх над любимым героем Шарлотты — Хорошим Человеком. «Хороший человек — так начинается история Брэнуэлла — был отпетым негодяем, он замышлял поднять восстание против Хвастуна». И то сказать: хороший человек — понятие относительное.

«Работали» Шарлотта и Брэнуэлл и в соавторстве, «История молодых людей» или «Дюжины» — плод их совместных творческих усилий. Дюжина неустрашимых юных британцев покидают английский берег, на вымышленном Острове Вознесения вступают в бой с кровожадными голландцами, разбивают их, после чего высаживаются в королевстве Ашанти, где на них набрасывается «гиганский и ушасный монстр, его галава тиряица в аблаках, а ис насдрей вырываица пламя и густой дым». Ни одного правильно написанного слова, зато какая фантазия, какая неудержимая тяга к художественному постижению действительности!

Идет в дело и «Блэквудз мэгазин»; Шарлотте и Брэнуэллу, которые регулярно просматривают старые номера, попадается на глаза рецензия на книгу некоего Эдварда Боудитча «Путешествие из замка Кейп-Кост в Ашанти». Юные соавторы в модном ныне жанре сиквела дописывают эту фэнтези начала позапрошлого века и тем самым как бы присваивают ее себе. Столица Ашанти в их версии называется Стеклянным городом (Glass town), в центре столицы вздымается Башня всех наций под стать Вавилонской, а тысячелетняя история Ашанти пересказывается в двухтомной «Истории островитян».