Дом на кладбище - страница 5

3

В январе 1812 года методисты открыли в Рэдоне, в Вудхаус-Гроув, школу для детей священников и проповедников, и возглавивший школу Джон Феннелл, приятель Бронте по Веллингтону, пригласил Патрика экзаменовать учащихся по древним языкам. В Вудхаус-Гроув Бронте и познакомился с Марией Брэнуэлл, племянницей Феннелла, двадцатидевятилетней сиротой, дочерью несколько лет назад умершего бакалейщика из Пензенса. Красавицей Марию, по тем временам старую деву, набожную, нескладную, какую-то неприметную, назвать было никак нельзя, однако, познакомившись с ней поближе, Патрик убедился, что Мария не глупа, наблюдательна и остроумна.

Сказать, что сельский пастор влюбился в Марию без памяти, как три года назад в восемнадцатилетнюю хорошенькую Мэри Бердер, было бы некоторым преувеличением — но Патрику шел уже тридцать шестой год, ярмарка невест в этих довольно глухих йоркширских краях была небогата, долго оставаться холостым сельский священник позволить себе не мог, да и не молодой уже Марии отступать было некуда — и в августе того же 1812 года Патрик, в очередной раз преодолев двенадцать миль от Хартсхэда до Рэдона и рискуя быть по дороге избитым, а то и убитым луддитами, сделал Марии предложение, которое было принято.

Переписываясь с женихом, Мария, однако, как полагается приличной девушке, давала ему понять, что хотя согласие и дала, но боится, что не подумала хорошенько и ее решение было слишком поспешным:

«Когда я размышляю, сколь недолго имела я удовольствие Вас знать, то сама удивляюсь своей опрометчивости».

Что она еще должна посоветоваться со Всевышним, Он — ее пастырь и единственная надежда:

«На себя я не полагаюсь, я взываю к Тому, Кто всегда вел меня по жизни и не оставит в трудную минуту».

По прошествии некоторого времени в письмах между тем начинает пробиваться кокетство:

«Иногда я и вправду думаю о Вас, но как часто это происходит, я Вам не скажу — а то еще загордитесь… Если и впредь не станете давать мне проходу (Патрик, надо понимать, был настойчив), я вынуждена буду запретить Вам сюда приезжать».

А еще через месяц, уже без всякого стеснения, следует ответное признание в любви:

«Мой дорогой, распрекрасный (saucy) Пэт, я верю, что Всевышний создал нас с тобой друг для друга. Так давай же, молясь часто, чистосердечно, исполним Его волю. Я ничуть не сомневаюсь в твоей любви и от всего сердца заявляю: тебя я люблю больше всех на свете».

На это признание Патрик Бронте отозвался третьим и последним своим поэтическим сборником «Сельский менестрель», в котором пастор отчетливо берет верх над поэтом. В одном стихотворении праведник на смертном одре утешается тем, что ему уготовано вечное спасение и что отныне не человек, а Господь будет его защитником. В другом, слушая церковные колокола или Арфу Эрина (автор ведь ирландец), грешник сознает, что срок его измерен и он должен успеть покаяться, если хочет обрести вечную жизнь. Есть у менестреля и стихи, обращенные к молодой жене, одно из них, озаглавленное «Строки, посвященные даме в день ее рождения» и написанное в апреле 1813 года на тридцатилетие Марии, начинается словами: «Пойдем напьемся воздухом весны», а кончается обращенным к Господу пожеланием, чтобы всю жизнь они прожили душа в душу, «единым сердцем» («undevided heart»), как, если быть точным, лирический герой выразился.

Патрик и Мария и в самом деле зажили «единым сердцем»: в апреле 1814 года, спустя полгода после публикации «Менестреля», в хартсхэдской церкви окрестили Марию Бронте, их первенца, а в феврале 1815-го — вторую дочь, Элизабет; и та и другая, как и их мать, проживут недолго.

Не прошло и месяца, как Патрик Бронте «пошел на повышение» — получил постоянное место викария в Торнтоне, где проживет пять лет и где, вскоре по приезде, отслужит благодарственный молебен по случаю победы герцога Веллингтона при Ватерлоо. Торнтон находился, как теперь говорят, в шаговой доступности от многолюдного, оживленного Бредфорда, всего в тринадцати милях от Хартсхэда, прихожан теперь у викария стало намного больше, в его приход, помимо Торнтона, входило и несколько деревень в округе. Выросло и жалованье, увеличились, впрочем, и расходы: Патрик Бронте — лучше поздно, чем никогда, — стал семьянином. И семьянином многодетным; двухэтажный пасторский дом, который теперь ему полагался, оказался весьма кстати. В скором времени и он станет ему тесен.