ки магазинов опустели уже во второй половине дня 22 июня. Скупали всё: хлеб, мыло, спички. С конца июня начались перебои с жизненно важным керосином — горожане готовили еду на примусах. Но по-настоящему острая нехватка продовольствия началась в августе, а в октябре был уже повальный голод.
В августе были введены карточки, сначала на хлеб, сахар и кондитерские изделия, затем на мясо, крупу, жиры, мыло. Те, кто работали, могли дополнительно получить хоть какой-то обед в рабочей столовой. Остальное население жило тем, что давалось по карточкам. Купить на «толкучке» что-то из продовольствия на деньги было невозможно. Меняли только на вещи, и мать несколько раз покупала буханки хлеба, унося свои или отцовские вещи, приговаривая, что все равно их редко надевают. С Георгием она сходила как-то на Кегостров, откуда они привезли на санках мешок мёрзлой картошки.
В школе на большой перемене нам раздавали на бумажке по белой блестящей дрожжевой шанежке, на которую насыпали ложку сахарного песка. Нас, ребят, пытались уберечь от авитаминоза и болезней. Поили хвойным настоем, вливая ложкой каждому по очереди в рот. Делали без конца уколы, то от дифтерии, то от брюшного тифа. Уколы были очень болезненными, и, наверно, из-за нашей ослабленности, место укола долго болело, даже рука несколько дней с трудом поднималась, когда укол делали под лопатку.