Дом над рекой - страница 12
Опираясь на палку, она с трудом волочила намокшие унты, пока не запнулась о корневище и мешком не свалилась в снег. Ее подняли и усадили на валежину.
Потом Махоркин разжег рядом с ней костер, и она с наслаждением вдохнула теплый, горьковатый дух пылающей пихты. Тихонов достал из Зойкиной сумки банку с красно-зеленой этикеткой: «Болгарплодэкспорт. Томаты». Он вырезал ножом крышку, заставил Зойку выпить весь сок, а томаты выложил на сумку и набил пустую банку снегом.
Они почти не разговаривали: слишком устали, да и так все было ясно — надо отдыхать и беречь силы.
Когда у костра стало жарко, Зойка сняла пальто и повесила рядом на сук. На ней была красная шерстяная кофточка с белыми пуговицами и фестивальный платок, разрисованный пальмами, неграми, пароходами и словом «мир» на всех языках. Без пальто она была совсем девчонкой с узкими, худыми плечиками и тонкими кистями рук. И Тихонов взглянул на нее встревоженно, — наверное, не думал, не ожидал, что она такая, нетаежная, с розовым маникюром и пестрым шелковым платочком. Может, и не рискнул бы он идти с ней по тайге, зная это раньше.
Махоркин поймал его настороженный взгляд и тоже пожал плечами: кто же знал, что она такая хлипкая…
А Зойка не видела, как они переглядываются, и раскладывала томаты на три кучки. Самую маленькую кучку она пододвинула себе. Потом достала по одному апельсину и по две штуки печенья «Украинская смесь».
Они стали жевать, и все у них было сладковатым — томаты, апельсины, печенье.
В консервной банке закипела вода. Болгарская красно-зеленая этикетка обгорела, жесть задымилась, а в воде кружились зеленые иголки и пепел.
Зойка вздохнула:
— Совсем как на лыжной прогулке.
Махоркин с грустью сказал, что по лыжам у него второй разряд.
— В училище я очень увлекался спертом.
— Я тоже люблю лыжи, — ответила Зойка.
— Не мешало бы поторопиться, — сказал им Тихонов и палкой вытянул из огня консервную банку.
У горячей воды был пресный снеговой привкус, но каждый с удовольствием выпил несколько глотков кипятку.
Потом Зойка неровной, ковыляющей походкой пошла к ложбине.
Мужчины пересчитали папиросы и сигареты и поделили небогатую кучку курева. Спички они тоже разделили, и Тихонов завернул коробку в промасленную бумагу от печенья «Украинская смесь» и спрятал за пазуху.
— Если бы завтра выйти на просеку… — неуверенно сказал Махоркин.
— Если бы так…
Они сидели у догорающего костра, курили и ждали Зойку.
Она осторожно спустилась в ложбину. Там было совсем сумрачно, пластами оседал снег, с желтовато-грязных сосулек под обрывом капала вода. В глубине распадка шумел ручей.
Она села на валежник и стянула унты, боты, туфли — все сырое и холодное. На капроновых чулках темнели неровные пятна. Она приложила к ним снег. От холода боль немного утихла. Но кровь Зойка остановить не могла.
Тогда она сдернула с шеи фестивальную косынку — тонкий газовый платочек, купленный позавчера в каком-то галантерейном московском магазине. И разорвала косынку пополам: сюда океанские лайнеры и пальмы, туда — негры и скандинавские девчонки в клетчатых юбках, сюда слово «мир» по-испански, туда — на французском языке. Она туго перевязала лодыжку, и на пестром шелке, на африканских пальмах с желтыми листьями сразу выступило красноватое пятно.
Но туфли теперь не налезали, мешала повязка.
Кое-как она натянула одну туфлю и ступила на нее. И сразу присела, упала на валежину, тихо вскрикнув. И заплакала — маленькая и одинокая в этом мглистом распадке, заросшем темными елями.
Она беззвучно плакала, вытирая слезы, и не видела, что у края ложбины, за деревом стоит Тихонов и смотрит на нее не шевелясь, не смея ее окликнуть.
Он шел ей навстречу и вдруг увидел эти розовые капли на снегу и узкие девичьи лодыжки, обернутые пестрой косынкой. И с похолодевшим сердцем замер на краю ложбины — над этой одинокой, маленькой фигуркой в синевато-пепельном предвечернем снегу.
Он видел, как Зойка вытерла рукавом слезы, стащила с ноги туфлю и швырнула в кусты. Забинтованные ноги она осторожно опустила в боты и поверх них натянула унты. Поднялась, качнулась и, закусив губы, сделала три шага в снегу. Потом посмотрелась в карманное зеркальце, привычно забросила под шапочку прядь волос и медленно, как после болезни, пошла наверх.