Дом паука - страница 65

Шелковицы, росшие по берегам протока, не такие живописные, как выстроившиеся вдоль дороги высокие тополя с трепещущими на ветру кронами, тем не менее, вызывали куда больший интерес у сновавшей между ними ребятни. Мальчишки яростно хлестали ветви длинными бамбуковыми шестами, и листья, покачиваясь в воздухе, падали вместе с незрелыми ягодами. Желтый «Эмджи» Кензи был припаркован перед входом в Зитун. Дети облепили его со всех сторон: они стояли на фарах и бампере, забирались внутрь и устроили настоящую потасовку на переднем сиденье за честь хоть ненадолго посидеть за баранкой. Когда Стенхэм с Моссом поравнялись с машиной, подросток, старательно выводивший слово «Мохаммед» шариковой ручкой на брезентовом верхе, даже не тронулся с места. Вероятно, он считал свой вклад в коллекцию каракулей и рисунков, украшавших машину, не столь уж и значительным, там было много гораздо более эффектных и поразительных. На дверцах и капоте повсюду были нацарапаны гвоздями и мелкими камешками ухмыляющиеся рожицы, руки Фатимы[83] и разнообразные надписи, выполненные как латинскими, так и арабскими буквами.

— Вы только поглядите, — сказал Стенхэм. Он вплотную подошел к подростку, который мельком взглянул на него, не прерывая своей кропотливой работы,

— Chnou hada? Что ты делаешь? — спросил он мальчишку.

Тот улыбнулся и бесхитростно ответил:

— Ничего.

Стенхэм ткнул пальцем в надпись на брезенте.

— Ну, а это? Это что такое?

— Это автомобиль.

В голосе его послышалась холодность, причиной которой несомненно было то, что иностранец, по всей видимости, принял его за невежественного деревенского парня.

— Нет, я о слове.

— Мохаммед.

— И зачем же ты его написал?

— Потому что меня так зовут.

— Но зачем ты пишешь его на машине?

Юнец пожал плечами, ясно давая понять, что считает этот допрос совершенно беспочвенным и неинтересным, и снова поднял руку, намереваясь завершить пышный узор, которым он обвел уже написанное имя. Но Стенхэм схватил его за руку и решительно остановил ее. Несколько мальчишек помладше подошли поближе и внимательно наблюдали за сценой.

— Убирайтесь отсюда! — прикрикнул на них Стенхэм. Мальчишки ретировались на безопасное расстояние.

— Что с вами со всеми такое? — спросил Стенхэм, обращаясь к подростку, который по-прежнему держал ручку, словно решившись закончить то, что безусловно считал блестящим образцом своей росписи. Ответа, разумеется, не последовало, и Стенхэм был вынужден продолжать. — Это вам даром не пройдет. Понятно? — И снова ответом было молчание.

Мосс приблизился и, лучезарно улыбаясь парнишке, сказал на своем сладкозвучном, хотя и с легким английским акцентом, французском:

— Автомобили очень дорогие. Их нельзя пачкать.

Наконец-то подросток отреагировал.

— Ничего я не пачкал! — произнес он с достоинством.

— Да ты взгляни! — воскликнул Мосс, указывая на корявые рисунки и надписи на желтой краске. — Посмотри, что наделали здешние мальчишки! И это всего за две недели, с тех пор как джентльмен — хозяин этой машины — приехал сюда. Теперь ему придется потратить кучу денег, чтобы все это закрасить.

— Сколько? — безразлично поинтересовался юнец.

— Пятьдесят тысяч франков, не меньше, — быстро нашелся Мосс.

Паренек испуганно взглянул на него.

— Пусть продаст эту и купит новую.

— Mahboul! — взвыл Стенхэм, не в силах больше сдерживаться. — Ты, идиот! Слезай с машины, и вы все тоже вылезайте! Пошли прочь!

Он грубо вытолкал паренька на дорогу, вернулся и вытащил еще двух мальчуганов с переднего сиденья. Остальные обратились в безмолвное бегство, присоединившись к своим приятелям, обивавшим шелковицы.

Сад располагался на ровном участке земли, со всех сторон защищенным высоким парапетом и неухоженной растительностью; ветерок, покачивавший верхушки деревьев, сейчас не задувал сюда. То тут, то там были расставлены столики и матерчатые шезлонги. Посетителей не было, кроме Кензи, сидевшего в дальнем углу возле чайного домика и оживленно обсуждавшего что-то с официантом в белом пиджаке, почтительно согнувшимся рядом с его креслом. Он заметил, как они вошли в сад, но решил не замечать их присутствия, пока они не подойдут совсем близко. Скользнув по ним взглядом, он небрежно улыбнулся — так, словно они расстались минут пять назад. Пододвинув им кресла, официант скрылся в чайном домике, оттуда сразу же послышались скрежет и пощелкивание, которые в арабских кафе всегда предвещают звуки патефона. «Bilèche tabousni fi aynayah? — жалобно затянул Абд эль-Вахаб своим могучим пропыленным голосом. — Почему ты целуешь мои веки?»