Дом под горой - страница 24

— Гм… Странно как хлеб зарабатывает… — пробормотала Доре.

— Лишь бы белый был! — возразила другая девушка.

— Так что, девушки, пойдем на танцы? — спросила Ане.

— Спрашиваешь!

— Тогда побежали переодеваться! — воскликнула Лоде и, обращаясь к Берачкам, добавила: — Вы, конечно, придете?

— Катице можно, — отозвалась Матия. — А мне не подобает, коли его тут нет.

— Вот еще! Да кто ж ему скажет, что ты на танцах была? И вообще, разве ты не дома?

— Да, но все-таки неудобно как-то…

— Вижу — без милого плохо, а с милым-то и того хуже! — рассмеялась Ане.

— Да еще с таким, кто со строительных лесов не слезает, — подхихикнула Доре. — Такой, видно, и танцевать не научился!

— А где будут танцы? — спросила Катица.

— У Бобицы, душенька! Или забыла? Бедненькая!..

Катица дернула плечом и отвернулась. Лицо горит, словно огнем опалено… Однако промолчала, и намек, как был брошен, так и отзвучал: мало кто обратил на него внимание.

Матия с Катицей пошли переодеваться. У Матии платье, какое она носила еще до того, как уехала служить. У Катицы все по моде. Рукава пышно взбиты у плеч, на шее, на груди — кисейное облачко. С голубоватым лифом хорошо гармонирует гладкая светлая юбка. На запястьях у Катицы сверкают браслеты, в ушах сережки.

— Красиво-то как! — восхищается старая Ера, поворачивая дочь во все стороны. — Глянь, и веер — да на цепочке!

Барица тоже осматривает золовку — и вздохнулось ей. Видно, вспомнились времена, когда и она ходила на танцы, полная надежд, розовых представлений, ожидания… Даже Мате глаз не оторвет от своей младшенькой. Что за пестрая птаха вылетела из претуровского гнезда! Но лоб его хмурится, сверлит вопрос: что-то из девки выйдет? Хуже всего, что чем больше ломает себе голову Мате, тем труднее ему представить себе рамку, в которую можно было бы вправить эту яркую картинку… Вот Матия — о, Матия совсем другое дело! Не так привлекательна, правда, — зато нет в ней ничего неясного…

— Глянь-ка, Мате, глянь! — в восторге восклицает Ера. — Что скажешь, дочка-то, а?

— Я в этом не разбираюсь… Но будь моя воля — лучше б ей нарядиться по-нашему…

Заметив, что его слова огорчили, обидели женщин, он покачал головой, сам уже начиная раздражаться.

— Все это облака, дым — дунь, улетит. Ни смысла, ни сути. Ну, что это? — Он осторожно, двумя пальцами, приподнял пышный рукав. — Здесь широк не в меру, внизу тесен, — того и гляди, лопнет: не рукав, а окорок какой-то.

У Катицы язык чешется сказать, дернув плечиком: «Оставьте меня, кому какое дело!» Но превозмогла себя, подавила в себе гнев и возмущение. Однако с выражением глаз совладать она не в силах: сверкнула в них молния обиды, готовы брызнуть слезы.

— Что ж, платье красиво, очень даже, — продолжал Мате, — да только для города, для барыни какой-нибудь. Девушку же, которой надо жить своим трудом, оно вовсе не красит. А наша доля, видит бог, в поле да в лесу, не в городе.

Мать проводила дочерей до калитки и там, оглянувшись, не слышит ли кто, шепнула Катице:

— Не обижайся, дитятко! Такой уж у нас отец, его не переделаешь. Ступай веселись, цыпленок мой!

Она погладила Катицу по нежной щечке и долго смотрела из ворот, как дочери ее, красивые, милые, ровно два цветка, спустились в долину, чтоб затем подняться по противоположному склону в город.

Они двинулись прямиком к дому Бобицы.

Еще с улицы стало слышно «тра-та-та, тра-та-та» Цуичевой гармоники, и топот в такт, и скрип половиц. Комната полна. Вдоль стен сидят зрители, плечо к плечу, а посередине, на пространстве, которое без труда можно покрыть двумя-тремя простынями, кружится с дюжину пар. Не «метут пол», для этого слишком тесно, топчутся на одном месте, толкая друг друга, — зато какое наслаждение! Мате Микулин крепко обхватил Мару, устремив восторженный взгляд в потолок, испещренный желтыми пятнами, — видно, крыша протекает, — Андрия Перин пляшет с Ане, все поглядывает на ее огненные волосы, на нежное белое личико, усеянное веснушками…

— Резче, Зоре! — кричит он музыканту. — Жми, Зоре! Весела была мамаша!

Огненные волосы девушки, взлетев, пощекотали ему щеку, и таким одарила его Ане преданным взглядом, каким владеет одна она; тогда Андрия в восхищении крикнул: