Дом с привидениями - страница 11

Марик-Марик замер от волнения.

— Живую? — спросил он, глядя не на Игорястика, не на Толокно, а между ними.

— Если по дороге копыта не откинет! — захохотал Толокно.

Марик зажмурился и прижал ладонь к глазам.

— Где же их взять? Знаете, пошли к нам, — сказал он, решившись. — Выберете, что годится… Ребята, помогите мне, пожалуйста. — Голос Марика звучал просительно.

Игорястик перемигнулся с Толоконниковым, потом каждый из них коротко о чем-то подумал и снова переглянулись…

— Там есть кто? — спросил Толоконников, поглядев на верхний этаж.

— Не… — мотнул головой Марик-Марик. — Бабки нет, и вообще никого нет. Пошли…

— Ты только не думай, что собака у нас, — сказал Игорястик. — Ее не мы взяли. Понял?

— Да мне такое и в голову не пришло, — ответил Марик. — Неважно, кто взял, вернули бы, и все.

Они доехали в лифте до пятого этажа. Широкая, нетеперешняя площадка со старинными, кое-где выбитыми и затертыми цементом, плитками. Одна, посередине, входная дверь с бронзовой ручкой. Эмалированная табличка на двери, извещающая о часах приема больных младенцев доктором Селшцевым.

Марик своим ключом открыл замок. Отворил дверь. Сказал:

— Заходите.

Они вошли. Остановились в прихожей. Марик зажег свет. Спросили:

— Обувь снимать?

— Да вы что?.. Ерунда. Сухо… Ну, идемте.

Но они сняли и в носках потопали в комнаты. Вошли в столовую. Дубовый гарнитур, хороший модерн девятисотых годов, с мраморными досками и орнаментальными витражами в дверцах буфета и серванта. Гипсовый бюст красивой женщины с низким декольте и в твердом французском капоре украшал буфет сверху.

На стенах много гравюр и фотографий в полопавшихся кое-где рамках. С потолка над столом свисала большая бронзовая лампа с гирями и оранжевой шелковой юбочкой. Стол покрыт чуть траченой молью зеленоватой плюшевой скатертью, тоже начала века.

Этакий неподвижный уют столетней давности.

— Ты, — обратился к Марику Толокно. — А воще что брать можно?

Марик устало взглянул на Толоконникова.

— Что хотите, — обвел он рукой комнату. — Ну, конечно, что понезаметней. Вон гравюры или вот кружка с Ходынки, это когда коронация Николая II, когда много людей подавили…

— Чем? Танками? — спросил Толокно.

— Нет, ногами.

— Кончай свистеть.

Марик пожал плечами. А тем временем Игорястик трогал медную ручку в комнатной двери.

— Сколько таких?

— Не считал, — подернул плечами Марик.

— Они по пятерке идут, чирик — пара, — сказал Игорястик.

— Как же ее отвинтить? — спросил Марик.

— Откурочь как-нибудь шесть штук, и порядок.

— Очень заметно, — сказал Толокно. — Сразу увидят. Может, чего еще?

— Глядите, — сказал Марик-Марик, — только поскорей…

А Толокно и Игорястик постепенно осмелевали и все шустрее ходили по комнате. Они стали все трогать руками передвигать с места на место.

— Это кто? — спросил Игорястик, указывая на портрет в овальной раме. — Писатель?

— Нет, хирург — это мой прадед.

— А крест воще у него какой?

— Это орден, военный.

— А такого ордена воще нет? — спросил Толокно.

— Откуда! — сказал Марик. — Это же на японской войне…

— А еще, может, какой есть?

— Может, и есть, только я не знаю, где они. Ну, ребята, давайте скорей, пожалуйста. Вот в этой папке гравюры. Показать? — Марик вытащил лист наугад.

— Муть, — сказал Игорястик, взглянув.

— А нам воще без разницы, — жестко сказал Толокно. В этот момент он увидел на торцовой стене буфета две африканские маски из раскрашенного дерева. — Вот урод! — и внимание его переключилось. Он снял маску, приложил ее к своему лицу и, держа за подбородок, принялся кривляться и притопывать. — Бум-та-ра-ра! Бум-бум-та-ра-ра!

— Вот эта — тридцать рэ, как отдать! — воскликнул Игорястик, его внимание тоже переключилось на маску.

— Заглохни, — прервал его Толокно. — Давай обе за тридцать. Две, понял? — и подмигнул Игорястику.

— Ты же сказал, одну… — растерянно произнес Марик-Марик.

— Кто сказал? Я не говорил. Ты что, жмот, на собачку деньги жалеешь?

— Я — нет! — воскликнул Марик и замотал головой. — Нет!

— Тогда, значит, ладно. Поможем тебе, Нулик. На Птичьем рынке толкнем. Пять минут, и ваших нет! Воще добра тут навалом!.. И что это у тебя никогда больше двадцати копеек в кармане не звенит? А? Жа-адный ты, Нулик…