Дом «У пяти колокольчиков» - страница 15

стр.

Ксавера с серьезным лицом поднялась с места и низко поклонилась бабушке, как бы говоря, что она не только принимает ее условия, но и признает их полностью обоснованными и справедливыми.

— Итак, милое дитя, — живо продолжала хозяйка дома «У пяти колокольчиков», — сегодня полностью завершилась грустная пора твоей первой молодости. Теперь ты будешь счастлива, и я хочу, чтобы ты была счастливее всех девиц в Праге. Я дам тебе все, чего тебе до сих пор недоставало, в чем ты испытывала нужду, но получала от меня отказ; я щедро вознагражу тебя. Ведь прежде, бедняжка моя, поневоле приходилось держать тебя взаперти в нашем печальном доме, разлучать с веселыми подругами, удерживать от развлечений и забав, свойственных твоему возрасту. Мы влачили не менее жалкое существование, что и твоя мать. О, если бы эта жертва хоть немного облегчила ее телесные муки или рассеяла мглу, царившую в ее душе! К несчастью, она не выносила присутствия посторонних лиц и попросту не замечала, что мы живем в полном одиночестве, вдали от целого света. Ты, Ксавера, вела себя примерно, ты умно, безропотно приноровилась к прискорбным обстоятельствам нашей семейной жизни: ни разу не обременила меня просьбой, выполнить которую было бы невозможно, не усугубила мою печаль недовольным выражением лица; мне не приходилось наказывать тебя за строптивость или упрямство. Прилежное посещение храма божьего, присутствие на богослужениях, неуклонное исполнение обязанностей христианки — все это возвышало тебя над безотрадностью и однообразием повседневного существования. Неоценимое значение имеет то, что ты унаследовала не только мою внешность, но и мою душу, всецело отданную богу и святой церкви, лишь в ее лоне ищущую утешения в трудные минуты жизни и всегда его там находящую.

Ксавера учтиво, с благодарностью поклонилась бабушке, не смея поднять на нее глаз.

— Не захваливайте меня чрезмерно, милая бабушка, — возразила она в некотором замешательстве. — Не с такой уж покорностью принимала я свою участь, как вы полагаете. Разумеется, я рано поняла: если моя мать больна и очень несчастлива, я не могу, более того, не имею права веселиться, подобно другим девицам, однако мое спокойствие часто было деланным. Кто бы мог сосчитать, сколько ночей напролет вздыхала и плакала я о выпавшей на мою долю участи! Проходили недели, месяцы, я все более явственно видела, что если в нашей жизни не наступит никаких перемен, тайная тоска измучит меня, я умру, погибну, наконец, сойду с ума. Только горячая любовь к вам заставляла меня держать себя в руках, стараться, чтобы вы не заметили, что творится со мной, и не волновались. Сколько тяжких ночей я провела! Слава богу, если, как вы говорите, они уже позади!

Ксавера глубоко вздохнула и продолжала со все возрастающим жаром:

— Тщетно зажмуривала я глаза, осеняя себя крестным знамением, молясь своему ангелу-хранителю, тщетно прятала голову под подушку, прижимая руки к груди, чтобы не выпрыгнуло сердце! Мне так хотелось быть веселой, счастливой, молодой! В прошлом году на масленой я уснула в первый раз только в пятницу — столько было шума кругом! Моя комната то и дело озарялась светом факелов — это провожали носилки с богачками Подскалья{10}, торопившимися с одного бала на другой. А на мою долю оставалось только одно — рисовать в своем воображении ярко освещенные бальные залы, которые вы мне столь часто описывали, рассказывая о светской жизни, о ее соблазнах и западнях, и я как воочию видела прелестных женщин, окрыленных радостью, увенчанных цветами, вызывающих восторг и поклонение…

— И ни одна из них не могла сравниться красотой с Ксаверой Неповольной, — докончила за нее бабушка.

— Этого я не думала, — покраснела Ксавера.

— Ну, если не это, то что-либо в том же роде уж непременно, — настаивала пани Неповольная. — Скажи, отчего ты таишься передо мной, скрываешь свои мысли и чувства? Что в них зазорного или, скажем, недозволенного? Разве отец Иннокентий хоть раз отчитал тебя на исповеди? Я уверена, он никогда бы не сделал этого, ведь именно тот святой орден, к коему он принадлежит, далеко превосходит все прочие своей просвещенностью и не одобряет благочестия, которое зиждется на умерщвлении плоти и ума, и не только никому не препятствует в разумных пределах радоваться жизни, но даже постоянно напоминает, что наше вероучение ни в одном из своих параграфов не запрещает исповедующим его пользоваться всеми преимуществами выпавшей на их долю счастливой судьбы, только следует делать это осторожно, без ненужной бравады. Ведь именно за мудрое истолкование учения Иисуса Христа, за глубоко проникновенное понимание человеческой природы и снисходительность в вопросах этики столь прославились иезуиты, сделались столь популярными у великих и малых мира сего. Именно благодаря этому они обрели такое могущество, что даже владыки мира не ищут иных посредников между собой и богом. Было бы смешно, если бы ты и впредь усматривала свой долг в том, чтобы ничего не знать и не ведать о своей красоте. Это можно было бы скорее принять за лицемерие, чем посчитать тебе в заслугу, назвать скорее грехом, чем добродетелью. Неужели ты никогда не смотришься в зеркало, не сравниваешь себя с другими девицами? Неужели не замечаешь, как бывают изумлены все увидевшие тебя впервые? И наконец, разве твоя краса есть результат именно твоих заслуг и настолько зависит от твоей воли, что в порыве скромности ты можешь запретить ей цвести или хотя бы уменьшить ее? Твоя святая обязанность радоваться ей и благодарить всевышнего, как и за всякий другой дар, которым он, любя, наградил тебя. Кто бы не стал смеяться над королевой, захотевшей далеко упрятать корону, возложенную на нее милостью божьей? Ведь твоя прекрасная наружность и есть не что иное, как корона, данная тебе милостью божьей, ты заслужила бы одни насмешки, если бы вздумала скрывать этот дар. И наконец, милое дитя, ты никогда не должна забывать: что господь творит, он творит не напрасно, и будет правильно, если ты подумаешь: а может быть, наградив меня куда лучшей внешностью, чем множество женщин, господь возложил тем самым на меня какую-либо особую миссию? Миссию почетную, приятную, зависти достойную?