Дом в овраге - страница 7
На третье убийство выезжал сам Виктор. Сигнал поступил от какой-то женщины, мол, кошки в доме соседа уж как-то надрывно воют, и запах какой-то нехороший. Боков знал, о ком идет речь. Борис Долин, бывший гаишник, вышел на пенсию раньше времени (его сшиб на трассе какой-то отморозок и сделал инвалидом). В последнее время Долина часто видели у винного магазина, а его лицо все больше напоминало по цвету свеклу. Своей семьи у Долина не было, зато этот недостаток он компенсировал целой армией кошек.
Они вошли в дом и чуть не были сбиты с ног пресловутой оравой оголодавших мурок, которые врассыпную кинулись в стороны. Тяжелый запах шел из комнаты, дверь которой была сплошь исцарапана, будто животные изначально рвались не наружу, а именно туда. Милиционеры взломали дверь, и представшая взору Бокова картина намертво впечаталась в его сознание. Наверное, это был первый раз, когда его вырвало на службе. Впрочем, блевали все без исключения, кроме разве что служебной собаки. Впоследствии эксперты пришли к мнению, что с бывшего гаишника на протяжении нескольких дней понемногу отщипывали мясо, которое скармливали голодным животным – одна из кошек была обнаружена дохлой на кухне, в ее глотке застряла часть безымянного пальца. Друзей у Долина не было, собутыльники им не интересовались – бывший милиционер часто пил в одиночку. Кроме того, рот трупа был заклеен липкой лентой, что и позволило маньяку спокойно делать свое дело.
Поймать ставших людоедами поневоле усатых-полосатых удалось не сразу и не всех. Может, и по сей день в крае бродят мурки, отведавшие человечины.
Впрочем, кроме этих смертей, в Каменске произошло еще одно загадочное событие. Буквально через месяц после убийств бесследно исчез начальник розыска – Сергей Малышев, один из лучших сыщиков в крае. Собственно, под его началом Виктор и пытался выйти на след маньяка, и Малышев вроде бы даже наткнулся на одну ниточку, как вдруг словно испарился. Злые языки шептались, что неспроста это – может, Малышев и есть тот самый маньяк? Хотя в основном преобладало иное мнение – Малышев сам стал жертвой маньяка, просто его тело до сих пор не нашли. По факту его исчезновения возбудили уголовное дело, которое вскоре было приостановлено и отправлено пылиться в архив. У Малышева остался сын, который учился на юридическом факультете и даже проходил практику у них в отделении. Насколько был осведомлен Виктор, Артур (так звали сына Малышева) довольно близко общался с его младшей сестрой Викой.
Оперативник зашел в кабинет, достал из сейфа материалы дела и принялся перечитывать протоколы.
Ни одной зацепки. Как тогда, так и сейчас. Хотя нет, есть фантик от леденца. Правда, конфету мог съесть сам Ставченко. И вообще, обертку могло к нему на участок ветром занести. Мать твою.
После третьей расправы, когда дело получило широкий общественный резонанс, а из Генеральной прокуратуры и МУРа в их городок летела следственная бригада, Живодер, будто учуяв опасность, уполз в свою нору. А вылез вчера, чтобы содрать живьем кожу с этого Ставченко.
Боков вспомнил, как им, еще тогда молодым курсантам, читал лекцию по судебной психиатрии седовласый профессор.
«Сложность в раскрытии преступлений, совершенных маньяками, заключается в отсутствии видимых мотивировок и поводов, хотя у каждого из серийных убийц они обязательно имеются...»
Действительно, что объединяет этих людей, восемнадцатилетнего парня, старуху, бывшего гаишника и охотника? Ничто. Хотя каждый маньяк заморачивался на своем – кто-то сходил с ума по блондинкам, кто-то был болезненно неравнодушен к малолеткам, а здесь – полная каша.
Тогда они прошерстили весь Каменск вдоль и поперек. Местные уголовные авторитеты клялись и божились, что и слыхом не слыхивали о ком-то, кто способен на такие зверства. Да Боков и сам понимал, что Живодер не из их среды. Но если тогда у него теплилась надежда, что убийства совершал человек заезжий, не из местных, то теперь он не сомневался, что этот монстр обитает здесь, среди жителей города. Вот только кто он?
«Ты меня хочешь?»
Эти слова резонировали в моем мозгу, как многоголосое эхо. Хотел ли я ее? Конечно же, да!