Дом вампира и другие сочинения - страница 28

Женщина рядом с ним, казалось, прочла его мысли.

— Милое дитя, зачем ты играешь с любовью? Подобно Иегове, любовь — ревнивый бог, который потребует все твое сердце без остатка. Горе женщине, которая изберет себе в возлюбленные поэта. Я признаю, это доставляет острые ощущения, но это игра ва-банк. Искусство или любовь — что-то будет принесено в жертву. Никто не может равно служить и тому, и другому. Истинный поэт неспособен на любовь к женщине.

— Ну! Это преувеличение. Конечно, в твоих словах есть доля истины. Но это лишь одна сторона, а истина, как ты знаешь, двулика, подобно Янусу. На самом деле, зачастую у истины более двух лиц. Могу тебя заверить, что я испытывал глубокие чувства к женщинам, для которых писал любовные стихи. Надеюсь, ты не будешь сомневаться в искренности моих чувств?

— Боже упаси! Но только ты неправильно выразил свою мысль. Правильнее сказать, что ты писал про них, а не для них.

Эрнест удивленно уставился на нее.

— Ты чертовски умна! — воскликнул он.

Последовало молчание, потом Эрнест нерешительно спросил: «А ты применяешь свою теорию ко всем художникам, или только к нам, к тем, кто забавляется с рифмами?»

— Ко всем.

Он продолжал вопросительно глядеть на нее.

— Да, — сказал она с печалью в голосе. — Мне тоже пришлось заплатить свою цену.

— Что ты имеешь в виду?

— Я любила.

— А искусство?

— Оно было принесено в жертву.

— Возможно, ты выбрала лучшее из двух, — заметил Эрнест, однако в его голосе не было уверенности.

— Нет, — возразила женщина, — моя жертва оказалась напрасной.

Она произнесла это спокойно, но Эрнест чувствовал, что ее слова полны скрытого трагизма.

— Ты все еще его любишь? — просто спросил он.

Этель ничего не ответила. Ее лицо стало печальным, словно серый туман накрыл водную гладь. Молча смотрела она на море, следя за полетом чаек.

В этот момент он мог бы обнять ее и поцеловать со всей своей еще нерастраченной нежностью.

Однако нежность между мужчиной и женщиной — как спичка в пороховом погребе. Малейшая неосторожность, и последует любовный взрыв, сметая карточный домик платонических отношений. Стоит поддаться мгновенному порыву, и кровь закипит, а от огня внутри нас нет спасения.

— Да ладно, — сказала она, — ты же меня не любишь.

Он запротестовал.

— Ну и сколько сонетов ты готов посвятить мне? — с иронией спросила она. — Если бы ты добывал золото, вместо того, чтобы изобретать рифмы, я попросила бы у тебя много денег. Однако было бы несправедливо требовать плату монетой за то, что мы так мало ценим. Для человека, страдающего от голода в золотоносной шахте, кусок хлеба дороже всех сокровищ мира. Для тебя, я полагаю, мерой стоимости являются стихи. Сколько ты посвятишь мне? Один, два, три?

— Больше.

— Видимо, ты полагаешь, что любовь окупит с процентами твои затраты.

Он рассмеялся.

А когда любовь находит выход в смехе, опасность на время отступает.

Прошли три недели без каких-либо видимых изменений в их отношениях. Эрнест обладал природным магнетизмом, который постоянно и невольно применял, однако Этель решительно сопротивлялась, постоянно была начеку и отражала его напор.

Когда, наконец, неотложные дела потребовали его немедленного отъезда в Нью-Йорк, он все еще ничего не добился. Однако Этель в глубине души чувствовала, что если и не влюблена, то, по крайней мере, очарована Эрнестом. К тому же она испытывала к нему материнские чувства, которые не так уж далеки от любви как таковой. Она отважно боролась с любыми признаками пробуждающегося чувства, ни на минуту не упуская из вида разницу в возрасте и тот факт, что двадцать плюс тридцать равняется пятидесяти.

Чувствуя, как слабеет ее защита, она все время старалась избегать личных проблем в беседе и направлять ее на какие-либо общие темы, в частности, на его работу.

— Скажи, — обратилась она к Эрнесту, небрежно обмахиваясь веером, — какие новые впечатления для творчества ты почерпнул здесь, на побережье?

— Множество! — воскликнул он с энтузиазмом. — Я напишу главный роман моей жизни, как только вернусь в свое тихое убежище на Риверсайд-драйв.

— Великий американский роман?! — поддержала она его.