Дом за поселком: Рассказы и очерк - страница 6

А Лиля умирает от счастья. Он вытянулся во всю длину. Горячий. Благоуханный. Его можно касаться губами. Можно обнять и вознестись на седьмое небо.

И она обнимает и возносится. А дома никто не спит. Ромочка сходит с ума. Куда делась Лиля? Может быть, ее сбила машина? Может быть, она умирает в больнице? Никогда не было такого, чтобы она ушла и пропала. Сволочь, и больше никто.

За окном светает. Лиля понимает, что она сволочь, и больше никто.

Поднялась с грешного ложа. Можно сказать, безгрешного, но тем не менее – грешного, потому что она не думала о других, а только о себе и своем чувстве.

Если бы Ганди проснулся и сказал: «Останься со мной навсегда», тогда можно было бы не двоиться, жить в одной реальности, а не в двух, как сейчас. Но Ганди ничего не сказал и не собирался. Он вообще забыл: что было накануне. Запой, как цунами, захлестывал мозги.

Лиля ушла от него рано утром. Оставила записку: «Возлюбленный, как никакой другой возлюбленным уж быть не может».

Это были слова Бунина, но они в точности совпадали с ее чувствами. Иначе не скажешь.

Вода камень точит. Ганди привык к ее блестящим глазам, к ее восхищенному громкому смеху. Этот смех означал: гениально! Когда кто-то в тебя верит, ты и сам начинаешь верить в себя. А это необходимо творческому человеку, тем более пьющему, неуверенному в завтрашнем дне.

Лиля буквально заболела Ганди. Она засыпала и просыпалась с его именем. Раньше ей казалось, что это фигура речи, но оказывается, так и есть на самом деле.

Вокруг нее шла жизнь семьи, росла дочка, но Лиля не присутствовала в жизни близких.

Любовь – это болезнь. Ненормальное состояние организма. И как всякая болезнь, видоизменяет поведение.

Лиля часто плакала без причины. Иногда начинала плакать в своем доме во время ужина, а Ромочка смотрел в окно и делал вид, что ничего не происходит. Он боялся задавать вопросы. Точнее, он боялся ответов Лили, после которых ему ничего не останется, как только встать и уйти.

Он не хотел жить без своей дочери и не хотел, чтобы дочь оставалась без него на попечении матери, которая абсолютно сошла с резьбы. Ей море по колено.

Ромочка понимал, что его жена – не обычная, как мелкая карта в колоде. Она – с козырями, и ей дано больше, чем другим. И Ромочка прощал ей это «больше».

Мужское самолюбие – миф. Главное – остаться вместе любой ценой. Настоящая любовь – это прежде всего ответственность. Ромочка готов был переступить через себя, но не через своих.

Любовь набирала обороты. Лиля ждала перемены участи, но «фигули на рогули», как говорила ее маленькая дочка.

Ганди молчал с неприступным видом. Его лицо становилось величественным, как оттиск медали.

Лиля и Ганди являли собой композицию: мяч и стена. Чем сильнее бил мяч о стену, тем дальше отскакивал.

На этом фоне они продолжали свою работу, и сценарий получался замечательный, смешной и стремительный. Лиля привыкла понимать Ганди не только по произнесенным словам, но и по взмаху его ресниц. Она научилась читать его мысли. Они совпадали, как правильно подобранный ключ к замку: легкий поворот, и дверь раскрыта. Дверь куда? В придуманный мир – яркий, прозрачный и добрый.

Фильм, который они сочиняли, обещал быть долгоиграющим, то есть не стареющим. Так оно и получилось.

Лиля и Ганди не были расписаны в загсе, но они были расписаны на большом экране. Их фамилии стояли рядом. СО-авторы. Разве это мало? Браков на земле сколько угодно. Пошел в загс и расписался. А творческие браки, настоящее соавторство – редкость. Один на тысячу. И даже реже.

Фильм вышел и имел успех.

Поехали на премьеру в Ленинград. После просмотра – банкет.

Банкет окончился. Все разошлись, кроме Ганди. Ганди не мог встать со стула. Он находился в алкогольной отключке, и что с этим делать, Лиля не понимала.

Нужно было как-то переправить его в гостиницу и уложить спать. Но как переправить?

Лиля потянула его со стула. Ганди был тяжелый, килограммов восемьдесят, как мешок с картошкой.

Подошел официант – довольно спортивный парень – и выволок Ганди из зала, держа за подмышки. Его ноги волочились по паркету, «как два завядших гладиолуса». Выражение одного пьющего писателя. Он понимал в этом толк.