Домовой - страница 42

И действительно — опираясь на густую стену кустарника, стоял небольшой шалаш — как раз двоим поместиться. Прямо напротив входа сложено кострище — на выложенной камнем площадке лежали дрова и хворост.

— Здесь и переночуем, — решительно сбросив рюкзак, постановил Гришка, тут же занявшись разведением костра.

Пристроив сумку в шалаше, я решила не болтаться у него под носом и заодно проверить периметр. Местность мне не нравилась. Я это поняла еще летом, однажды усвоенный урок повторять не любила и не думала, что когда-нибудь меня снова занесет в заповедник. Не знаю, может быть, дело в моей оборотничьей сущности, которую никак не может принять местный лес, а может я просто не любила открытые пространства, где не спрятаться, не укрыться. Все-таки хочется думать, что человеческого во мне больше, чем звериного. В последнее время так уж точно.

Досадливо пнув подвернувшуюся под ноги ветку, я повернула обратно. Темнело быстро — небо еще светлое, с легким опаловым оттенком, а под деревьями уже залегли быстро удлиняющиеся тени. Да и холод опускался стремительно — как всегда в феврале. Охота поначалу раззадорила меня — нюх обострился, подушечки пальцев зудели в предвкушении, но чем дальше мы заходили, тем очевиднее становилось, что зверья тут нет.

— Ты бы не бродила впотьмах, — заметив меня, Гришка заметно расслабился. Он уже успел разжечь костер и подвесить над огнем небольшой закопченый чайничек. По братски поделив хлеб и вареную курицу, мы подтащили к огню бревно и уселись на него, как на жердочку, прижавшись друг к другу боками. Темнота быстро сгущалась, ночь наполнялась шорохами, звуками, каких не услышишь днем. Я подавила желание погасить огонь и нырнуть в темноту, как в укрытие — сидевший рядом парень и так был слишком молчалив. Это неприятно контрастировало с его дневной разговорчивостью.

— Терпеть эти болота не могу, — неожиданно сказал Гришка, с треском разломив сухую ветку и бросив ее в костер. — Мы вроде еще не дошли, а дышать уже тяжело. Летом сюда даже Стас не суется — гнус, комары, испарения, да и тропу не сделаешь толком — земля ходит. Ты завтра далеко не отходи.

Я скептически фыркнула. Все равно, что сказать зайцу — не петляй, а то споткнешься.

— Не знаю я, как у вас там все устроено… — выразительно глянул на меня друг. — А только места незнакомые. Я тут с самого детства, лучше любого обор…Что это было?

Оборвав себя на полуслове, он ощутимо вздрогнул и напрягся. Я услышала «это» еще раньше — осторожные шаги. Тихие, едва слышные даже оборотню, если бы не оглушительно хрустнувшая сухая ветка — этот звук и услышал Гришка.

Подтащив к себе ружье, он обеспокоенно вглядывался в темноту. Я наоборот — даже глаза закрыла, чтобы не мешали. Свет костра слепил, делал нас заметными, как на ладони. Огонь — это для людей. Они так чувствуют себя более защищенными. И в большинстве случаев с ночными тварями так оно и есть. Они не столько боятся света, сколько пожирающей силы пламени.

Но кто бы ни старался к нам подобраться, он не желал быть замеченным — подозрительных звуков больше не было слышно, а значит — либо нас боятся, либо нападать не собираются. И то и другое успокаивало. Я подергала человеческим носом, сетуя на его неприспособленность, но так ничего и не учуяла. В лесу запахов слишком много.

— Так никого нет, — постаравшись, чтобы голос мой звучал уверенно, сказала я. — Ветка на дереве обломилась от снега, вот и все.

— Тьфу, пропасть, — с облегчением выругался Гришка, садясь обратно на бревно. — Вечно здесь как на пороховой бочке… Не нравится мне это место. Наши бабы сюда даже за клюквой не ходят — боятся.

— А мы зачем сунулись? — вырвалось у меня. Парень чуть виновато, но с надеждой покосился на меня:

— Ну… Ты же вроде как своя… Я подумал, когда еще такой шанс выпадет? Зайцев там много, я бы Машке шапку сделал…

— Жадность — зло, — прокомментировала я и возмущенно полезла в шалаш. Своя… Надо же додуматься…

— Алиса… — донеслось от костра заискивающее. — А ты перекидываться не будешь?

Может и попробую… Когда ты заснешь, а то инфаркт хватит, к бесам.

— Нет.