Донская повесть. Наташина жалость [Повести] - страница 4

Она не ответила. Втянув в плечи голову и ссутулясь, будто под непосильной ношей, зашагала к воротам. Филипп проводил ее долгим взглядом, нерешительно потоптался на месте, не зная, за что приняться. Поправил согнутые колышки плетня, на прежнее место откатил арбу.

В церкви зазвонили к молебну. Зычный голос колокола, басовито гудя, вначале давил хриплой октавой, а под конец сорвался и фальшиво захрипел.

Филипп открыл погребец. В нем — темно и прохладно. Пахнет многолетней плесенью, застарелой пылью. На пряслах — снопки прошлогодних веников и конопли. Филипп вытянулся на носках и на ощупь, пряча глаза, растолкал веники. Из-под снопка выполз рукав пиджака. Филипп потянул за него и выволок пиджачную скатку. Из нее бурым боком глянул приклад винтовки. На затворе и казенной части — шафрановая присыпка ржавчины.

«Ишь ведь… засела. А как будто сухо».

Свернув снова пиджак, Филипп отнес его в угол и пошел в хату.

— Мама, у нас есть гас? — спросил он и пошарил глазами под скамейкой, где обычно стоят бутылки с керосином.

— На что он тебе, Филя, спонадобился?

— Да там… гайка застыла, — Филипп нагнул голову и отвернулся, — никак ключ не берет.

Она достала из-под загнетки черепок.

— Ты бы хоть в праздник отдохнул. Погодил бы с гайками.

— Да я и так отдыхаю. Это уж так… пока до обеда. В погребце он расстелил пиджак, разложил винтовку на части и, любовно протирая их смоченной в керосине тряпкой, наводил блеск. Покончив со ржавчиной, спустился в погреб и достал бараньего сала. Смазал винтовку, укутал ее пиджаком и опять всунул в веники, на прежнее место. Не успел он как следует запрятать — в погребец, шлепая большими отцовскими чириками, вбежал Захарка.

— Братушка, братушка, тебя батяня чегой-то кличет, кличет тебя батяня, — заверещал он, мигая непротертыми, заспанными глазами. В руках Филиппа он увидел снопки веников и удивился: — Чегой-то ты, братушка, там делаешь?

— Да тут курица прыгала. Не снеслась ли, смотрю.

— Какая курица? Черная? Лохмоножка?

— Да, да, лохмоножка.

— Ну, так не ищи, братушка, брось. Маманя говорит — все равно от нее толку не будет. Она прирезать ее хочет. Вчерась я иду с бычиного база, она ка-ак закукаречит! Я аж спужался: что такое, не петух, а кукаречит.

— Ну, нашел чему удивляться, — Филипп, хитро щурясь, сделал серьезное лицо, — это что, пустяки. Я вот ныне утром выхожу на двор, а наш кобель не так ли по-кочетиному наяривает. Да еще как!

— Ну-у! — Захарка заморгал испуганными глазами. — Я чегой-то, братушка, никогда не слыхал.

— Вот тебе и ну! Вставай пораньше, тогда услышишь.

Степан Ильич, горбясь у стола, разувался. Сердито пыхтел, шептал ругательства и всею силой тянул из сапога ногу.

— Ф-фу, супостаты, как железные все равно. Уж насилу простоял обедню. Чего ты их не носишь! — накинулся он на Филиппа. — Заклекли они у тебя, как огнем жгут. Хотел митингу послухать — иде там: аж саднить начал мизинец.

Он понатужился еще больше, дернул, и босая нога выскочила из голенища.

— Какой митинг? Где? — В голове Филиппа закружились разные догадки.

— Да там, на плацу. Старики гутарят — какой-то гитатор приехал. Дескать, казак Дурновской станицы. Выходим из церкви, а кум Егор толкает меня в бок: «Не уходи, грит, кум, круг будет». — «А что, мол, там такое? В счет чего это?» — «Да какой-то вроде гитатор приехал, добровольцев закликает».

Филипп сунул черепок под загнетку, наскоро вымыл руки и накинул новую фуражку.

— Вы не ждите меня обедайте.

— Да ты, Филя, на народ хоть бы свой урядницкий мундир надел. Чего его жалеть! Казаки-то, вишь, какие разряженные пошли. А ты все в одной одежонке… — Агевна кружилась возле него, смахивала с его спины пыль. — Да откуда ты веников набрался? Смотри-ка, вся спина усыпана.

— Это из прикладка. Быкам метал. — Филипп поглубже надернул фуражку. — Да ладно тебе, мама, не на свадьбу иду.

— Не, маманя, это он за курицей лазил, — подсказал Захарка и, метнувшись к отцу, ухватил его за оттопыренный карман штанов: — Батяня, батяня, правда — наш кобель кукаречит?

Степан Ильич, шлепая к печурке босыми ногами, приостановился, сердито посмотрел на Захарку и взмахнул чулком: