Донское казачество позднеимперской эпохи. Земля. Служба. Власть. 2-я половина XIX в. – начало XX в. - страница 11

.

Что касается «верховых» казаков, то они, как и «серединцы», отличаются в основном крепким телосложением, среди них большинство – русые и сероглазые. Красновы приписывают «верховым» казакам неразборчивость в употреблении пищи, главным критерием которой является «дешевизна»; отсутствие предприимчивости – «нажитые капиталы редко пускают в оборот, а чрез это богатеют не шибко, но зато редко и банкротятся»; стремление к накопительству – любят собирать «деньги на черный день» и создавать многолетние «запасы сена и хлеба в скирдах»; угрюмость в характере – «молчаливы, не любезны, не дружелюбны» и пр.^>67 «В нравах своих они («верховцы». – В. А.) более суровы, чем патриархальны: отцы их деспоты своих семейств… так что сын, несмотря на свое звание, обязан перед отцом стоять и без приказания не сметь садиться. Но вместе с этим «верховцы» отличаются более других радушием и хлебосольством, рачительны и трудолюбивы в хозяйстве». Красновы утверждают, что к военной службе «верховые» казаки «выказывают холодность», а также не придают должного значения состоянию военной амуниции и довольно равнодушны к правам и привилегиям казаков, «так что более всего выражают военно-поселенное, а не казачье войско». В то же время, поступив на службу, «верховцы» оказываются «старательными и уступчивыми, исполнительными и аккуратными, за что чаще других получают награды, но далеко не идут, предпочитая славе и почестям материальное спокойствие». По мнению Красновых, «верховые» казаки «также русские выходцы, но мало привившие себе казачьего элемента, и в языке, и в нравах отличаются от серединцев». В языке «верховых» казаков присутствует много «своесозданных слов… Бог весть откуда набранных, так что даже речь постороннему не совсем понятна»^>68.

На наш взгляд, дореволюционное донское казачество представляло собой единое сообщество, «братство», внутренне спаянное прежде всего совместно пролитой кровью в боях и сражениях, военной дисциплиной и общими преданиями об этом. Но внутреннее деление донского казачества, помимо прогрессирующей имущественной дифференциации, последствия которой были масштабно отражены в советской исторической литературе, создавало и другие, преимущественно бытовые зоны «напряженности» и пересечения интересов среди казачества. Так, В. Богачев в 1918 г. пишет о существующей до сих пор вражде между «верховыми» и «низовыми» казаками. Он также ссылается на авторитетное мнение известного донского краеведа второй половины XIX – начала XX в., первого директора Новочеркасского музея донского казачества Х.И. Попова, который вспоминал, «как в полках казаки верховые насмешливо говорили низовым, что у них будто бы «суми сомови, толчи тараньи», намекая на скудные запасы, привезенные из дома (в сумах из сомовой кожи – тарань: намек на рыболовство). В ответ на это низовые говорили верховым, что у тех «бурсак колесо затормосил», высмеивая обильные запасы бурсаков сухарей, привозимые служилыми из дома»^>69.

Принадлежность казака к той или иной станице также демонстрировала определенные отличия в его облике. Однако они не меняли в целом образ донского казачества, как в литературе, так и в массовом сознании. Вот что писал об этом С.Ф. Номикосов: «Можно с некоторой уверенностью сказать, что почти каждая станица имеет свои обычаи и нравы. Но при своде добытых данных можно видеть, что за всеми разностями, которыми отличаются жители одного округа от жителей другого, есть множество характеристических черт, которые до очевидности ясно показывают, что все казаки плоть от плоти и кость от кости великого народа русского; это не более как отпрыск, принявший, сообразно местным и климатическим условиям, своеобразные черты, не встречающиеся ни у великоруссов, ни у малоруссов. Эти черты во всем складе жизни объясняются путем естественным, влиянием природы и исторически сложившихся обстоятельств»^>70. Мысль Номикосова, возможно заимствованная известным историком обычного права и этнографом XIX в. М.Н. Харузиным, в его интерпретации выглядела следующим образом: «Почти каждая станица… носит на себе особый отпечаток, выражающийся в произношении, формах быта, обрядах и т. п. Казак по говору и по ухваткам метко определяет место жительства встречаемого им казака. Различие между станицами особенно ярко замечается в свадебных обрядах, которые приближаясь вообще или к великорусскому или малороссийскому типу, тем не менее, настолько разнообразны в частностях, что иногда, по словам самих казаков, в той же станице обряды, принятые на одном конце, вовсе не употребляются на другом. Но каковы бы ни были элементы, из которых создалось и выросло донское казачество, как ни разнообразны местные обычаи и обряды – все-таки элементу великорусскому, обрядам и обычаям великорусским принадлежит первое место»