Дорога длиною в жизнь - страница 9
В голове моей боль и шум. И я уже научилась волей своего воображения придавать этому шуму любое значение. Вот сейчас я слышу свои шаги. Слышу, как под ногами, если лето, шелестит трава. А если осень — шуршат палые листья. А если за окном зима — тогда скрипит снег. Впрочем, зимой можно еще и кататься на коньках…
Если бы мне все-таки удалось когда-нибудь подняться, куда бы отправилась я в свой самый первый «рейс»? Ну конечно же на Патриаршие пруды! Ведь там прошло мое детство, когда вся жизнь еще только задумывалась. Наверное, теперь пруд показался бы мне морем, ветер — бурей, и все было бы удивительным…
Я открываю глаза. В окне палаты яркий мартовский день. Свет весны за окном кажется мне год от года ярче оттого, наверное, что все больше позади несостоявшихся весен. Не увиденных. Не прожитых. Чужих.
А мама сказала бы: чужих весен не бывает!
Говорят, в поэте непременно должно сохраниться самое удивительное из всего, что присуще детству, — способность изумляться. Может быть, и так, не знаю. Но только что-то от детства остается на всю жизнь в каждом человеке…
Однажды, когда я стала уже взрослой, в одну из горестных минут моей жизни знакомая девчушка, не умея утешить иначе, подарила мне свою любимую игрушку. Мишка был заводной, умел танцевать и даже дразнился — высовывал язык. Девочка подарила мне этого мишку на счастье. И когда он в очередной раз открывал пасть и показывал язык, мне казалось: он учит меня смеяться над судьбой, которая не слишком мягко обошлась со мной.
Кто знает, может быть, счастье, принесенное мне тем заводным мишкой, заключалось в том, что я — наперекор всему! — выжила?.. А потом, спустя годы, в одну из трудных минут жизни другого человека, отдала я ему этого мишку — тоже на счастье. Так устроена жизнь. Изначальная и вечная истина: чувство благодарности лишь в редких случаях оборачивается ответным добром именно для того, кому ты благодарен. Обычно же оно передается совсем другим людям — по связям, чаще случайным. Цепная реакция добра…
Мне так и не удалось узнать, принес ли мой мишка счастье тому, другому человеку. Помню лишь, что сама долго тосковала по глазкам-бусинкам, которые светились как две маленькие звездочки надежды в темноте бессонных ночей.
И вот я снова получила в подарок мишку. Только этот не имеет заводного механизма, не танцует и не показывает язык. Может быть, потому, что он еще совсем маленький медвежонок и не умеет научить человека сопротивляться судьбе смехом? Но я узнала глазки-бусинки… Нежно поглаживаю мягкую, пушистую шерстку и, веря, что он тоже принесет мне счастье, говорю ему, как старому другу: «Ну здравствуй, мишка!»
Был конец апреля, в Евпатории все цвело. Мою койку выносили прямо в сад — воздух и солнце были единственным моим лечением. Как-то я попросила у врача разрешения остаться в саду и на ночь — ночи были такие ясные. И море было совсем рядом. Моя койка стояла в кустах сирени, а чуть подальше и повыше гроздья акации. Вся земля была усыпана белыми лепестками.
Вечерами бывало особенно трудно, время тянулось так долго. Томило одиночество. Ночью над головой горели звезды, и все они казались мне счастливыми и… чужими. Когда-то, вот в такую же звездную ночь, мы с ребятами поднимались в горы, чтобы встретить рассвет. Тогда над моей головой светила моя звезда. Тогда все было моим…
Неожиданно мое одиночество кончилось. Однажды ко мне подошел высокий рыжий парень из нашего санатория и спросил:
— Вы что же, и ночью тут лежите?
От него слегка попахивало водкой. Мне стало не по себе, и я ответила, что ночью перебираюсь в палату. Назавтра он пришел снова.
— А вы обманули меня! Я ночью специально приходил проверять и увидел, что вы здесь.
Мы оба поняли друг друга, засмеялись и — познакомились. Его звали Сашей, он работал техником на заводе. С того дня Саша часто стал приходить ко мне и проводил у моей постели много часов. Как-то привел нескольких парней из своего корпуса, они подхватили мою кровать и понесли к спортивной площадке — начинались соревнования по волейболу. Потом они решили переносить меня вечерами к летней площадке — в кино или на концерты. Первое время я очень стеснялась, особенно отдыхающих из других санаториев, и ребятам приходилось долго меня уговаривать. А потом привыкла. И к моей койке тоже все привыкли. Теперь я уже не страшилась вечеров — была не одинока. Саша то собирал мне цветы, то приносил «для аппетита» керченскую селедку. Брал для меня из библиотеки книги и доставлял письма.