Дорога испытаний - страница 29
— Не промочи ноги, Юра!
— Хорошо.
Женщина останавливается. Строй уходит вперед.
— Боже! Куда его взяли?..
В полночь начинается перекличка по машинам:
— ПВХО Святошино!
— Есть!
— Кожзавод!
— Тут!
Спрашивающий голос продвигается вдоль рядов машин и все приближается.
— Здесь кто? Государственный банк? Вооруженные, ко мне! Радиоцентр? Трамвайщики? С оружием, вперед!
Я бродил среди грузовиков и распряженных повозок и по дороге у одной из скирд вдруг споткнулся о что-то. В это время там, в стороне деревни, за которую шел бой, — взрывы и сразу два пожара с разных сторон охватили небо. В свете пожара я увидел в соломе винтовку. Бросили ли ее, или забыли, или хозяин ее спал, зарывшись в скирду? Я с жадностью схватил винтовку.
Совсем близко раздался знакомый безжалостный голос: «С оружием, вперед!» Лица я не успел разглядеть, только в мгновенном свете метнулся из-под фуражки светлый чуб и на зеленых пограничных петлицах сверкнули четыре треугольничка старшины. И вдруг, не рассуждая, инстинктивно, как отклоняется голова от летящего камня, я сунул найденную винтовку в солому.
Что это было? Затмение? Страх? Трусость? И первое, и второе, и третье — все вместе, и еще — неожиданность.
— У кого оружие? — подошел стремительно старшина. — Винтовка есть? — спросил он почему-то первым именно меня.
Я увидел пытливый и недоверчивый взгляд, как будто бы он все знал и только спрашивал так, для проверки.
Но старшина, не дожидаясь ответа, уже спрашивал другого, третьего:
— У тебя винтовка? Пистолет? Граната? Давай, давай! С оружием, вперед!..
Одни подымались со вздохом, другие собирались весело и шумно, бодро снаряжались, затягивались ремнями. Один из них, молоденький, взглянул на меня весело, будто говоря: «Видишь, и я иду, жалею тебя, что остаешься и не будешь там, где это страшное и ужасное, важное для нас всех…»
Зачем я это сделал? Что же я, хуже их, слабее? Я не чувствовал сейчас страха. Куда угодно!
Теперь я уже не слышал ни стрельбы, ни треска ракет, ни воя пролетающих в небе «юнкерсов». Со слезами бешенства я рылся в скирде: искал винтовку. Но то ли в темноте перепутал скирду, то ли винтовка затерялась в соломе — нигде ее не было. Я переходил с места на место, и люди с удивлением смотрели на меня.
— Потерял кошелек? — хихикнул кто-то тоненьким сонным голоском.
Теперь ко всему в жизни будет примешиваться эта винтовка. Встретишься с глазами раненого бойца, прочтешь в них: «А винтовка?» Развернешь газету, где описаны подвиги других, неизвестных тебе бойцов, и, словно напечатанное крупным шрифтом, возникнет: «А винтовка?»
Будешь писать автобиографию или заполнять анкету — всегда, как дуло у виска: «А винтовка?»
Чтобы с радостью встречать утро, открыто смотреть в глаза людям, необходимо человеку знать и чувствовать, что он не сволочь.
В той стороне, где шел бой, снова раздался взрыв, вспыхнул огонь, и, как и в первый раз, в свете пожара я увидел винтовку, которая лежала в разворошенной соломе у основания скирды.
Крепко перехватив винтовку, я пустился бежать, испытывая новое приятное чувство силы, уверенности и права жизни на земле. Теперь я больше всего боялся, что все вдруг прекратится.
Строй ушел недалеко. Люди стояли у большого стога и чего-то ожидали.
— Вот, есть! — задыхаясь, вскричал я, показывая винтовку старшине.
— А-а! Токаревская, — сказал старшина.
— Кажется.
— Стрелять из нее умеешь?
— Не знаю, — сознался я.
Старшина ловко вложил в магазин обойму, щелкнул затвором, взял на предохранитель.
— Как стрелять, оттягивай предохранитель и нажимай на курок, а потом только нажимай — и точка, — сказал старшина.
«Нажимай — и точка…» — это я запомнил.
Сидишь во тьме под скирдой, подпоясанный, с тяжелым, полным бронебойно-зажигательных патронов подсумком, положив у ног заряженную винтовку, и ждешь первого в жизни боя. Отчего-то вспоминается ожидание в детстве на большом, гулком вокзале первого поезда. Гудение колокола, звон стекол, суматошная беготня, и вот он, содрогая землю, с огненным глазом во лбу, влетает, горячий, грохочущий, неся с собой что-то новое, необычайное, громадное и важное в жизни.