Дорога испытаний - страница 7

Я любил рабочий поток у заводских ворот в начале смены — зрелище самой могучей в природе, всесозидающей силы; я любил освещенные комбайны в ночном поле; прибытие экспресса к перрону; плоты на вечерней реке, когда горит костер и слышна песня плотовщиков; и музыку — предвестие более широкой и светлой, радостной жизни, музыку и книги, в которых узнаешь свои мысли и чувствуешь, как вдруг открывается скрытый в твоей душе родник чистой силы и счастья.

Поезд уходил от Киева, и все это оставалось далеко позади.

Университет давно эвакуировался, и уже давно приходили оттуда письма — из Харькова собирались дальше, куда-то в Кзыл-Орду. А теперь и наша группа, задержавшаяся на окопных работах у Мышеловки, на юго-западной окраине Киева, в эшелоне какого-то завода тоже уезжала на восток.

Это было в ночь на 14 сентября 1941 года. Поезд, составленный из товарных и пассажирских вагонов, с зенитными пулеметами на крышах, подходил к маленькой станции недалеко от города Полтавы.

В свете неожиданно вспыхнувшего на железнодорожном переезде пожара прямо перед глазами мелькнул огромный с длинным стволом и ярко-белыми крестами танк.

Он мелькнул, как во сне, и исчез. Но тотчас же вслед за тем все вокруг вспыхнуло и загрохотало. Взрывная волна стеклом и железом прошлась по вагону. Паровоз удивленно вскрикнул и толкнул вагоны назад и, продолжая кричать, толкал, толкал вагоны назад, нежно и сильно, все дальше от блестевшего огнем танка.

Крики и стоны раненых заглушались стуком колес, ответной пальбой зениток и ревом паровоза.

Никогда, сколько будешь жить, не забудется этот тоскливый, тревожный, вырвавшийся из теплой железной утробы рев.

Уже давно исчезла во тьме полей свечой горящая водокачка, в окнах мелькали серые, волнистые просторы полей, одинокие деревья, с удивлением слушавшие рев паровоза, а он все кричал. Но вот поезд замедлил ход и остановился в темной степи. И стало тихо.

— Топчихинский!.. Топчихинский!.. — позвал девичий голос.

— Убитый твой Топчихинский, — ответили ей.

Вспомнилось, как перед эвакуацией военрук курса, пожилой капитан, задавал студентам контрольный вопрос:

— А что будете делать, если попадете в окружение?

Спросил он и Топчихинского.

— Будем стараться не попадать в окружение, — глядя прямо в глаза капитану своими светлыми, добрыми, наивными глазами, отвечал Топчихинский, студент-историк, по книгам изучивший все войны от Карфагена до Халхин-Гола.

Говорят, немцы прорвались из Кременчуга. Перерезана последняя нить связи Киева со страной.

Слышно, как тяжело, в одышке, сопит локомотив. Ветер свищет в болотной осоке.

И в этой тишине ты начинаешь вдруг понимать, что никогда не простишь себе, если в тяжелый час не вернешься в осажденный родной город.

Теперь даже в воображении не можешь себе представить, как бы ты мог уехать на восток, как мог бы сидеть, глядя в окно на проплывающие пейзажи, укладываться на полке, спать, забыв обо всем на свете, или читать книгу, или бегать на станциях за кипятком и волноваться, что кипяток не горячий, делать все, что делают люди в пути.

— Кто назад на Киев — получай боепитание!

Шинели, селянские свитки, кожаные пальто и габардиновые плащи ответработников — все в одной очереди на насыпи у этого тяжелого багажного вагона. Люди протягивали руки и получали сверху, из вагона, от интенданта в зеленой фуражке, патроны, пачки гранат, кирпичики солдатского хлеба, а у кого не было оружия — и винтовки. Протянул и я руку. Интендант взглянул на меня, и то ли я показался ему юным для войны, то ли он выдавал припасы и паек только своей команде, а я принял это за очередь, только он взглянул на меня, выдал кирпичик хлеба и сказал:

— Следующий!

— Товарищ, я студент! — крикнул я.

— Все мы студенты, — ответил интендант. И над головой моей поплыла новенькая винтовка. — Получай, Черемушкин, — сказал интендант стоящему за мной молодому пареньку в ватнике.

Черемушкин рассматривал новую винтовку.

— А ну, покажи! — попросил я.

— Токаревская! Семизарядна! — сказал Черемушкин, показывая, но не выпуская из рук винтовку.

Она была новенькая, блестящая, с лаковой ложей и вкусно и хорошо пахла смазочным маслом. Я подержал в руках ее холодную ложу, и ощущение было такое, как в детстве от новой игрушки.