Дорога к дому - страница 3

Валерка ответил не сразу.

— Фашисты деревню сожгли, — наконец сказал он тихо и, вскинув голову, посмотрел в упор на немца. Вдруг Валерке показалось, что немец вздрогнул и закусил губу.

Солдат пошарил здоровой рукой в карманах и что-то достал.

— Вот это есть у меня. Больше ничего.

Валерка разорвал плотную бумагу и достал два сухаря. Один незаметно сунул за пазуху под рубашку — для Маши, а второй принялся жадно грызть. Немец тяжело вздохнул.

— Я есть немец, мальчик, но не есть фашист, — сказал он глухо и, подойдя к краю шоссе, устало опустился на пыльную придорожную траву. — Я не хочу, чтоб горели деревни, чтоб мальчики оставались одни и ходили ночью по дороге…

— Так зачем же вы воюете?! — почти закричал Валерка.

— Тише, не надо кричать. Я не хочу войны. Но… — немец щёлкнул зажигалкой, прикурил и совсем тихо добавил: — Что же я могу сделать?

Валерка подумал, что этот солдат не похож на того, который сжёг их дом, забрал мать. У него даже не было автомата.

В темноте послышался громкий шорох. Солдат и Валерка быстро обернулись и увидели Машу. Расширенными от ужаса глазами смотрела она то на брата, то на немца.

— О, девочка! — удивлённо и почему-то обрадованно воскликнул солдат.

— Это моя сестра, Валерка схватил Машу и крепко прижал её к себе. — Сейчас мы пойдём, Машенька, — зашептал он ей на ухо, — ты не бойся, этот дядя не злой.

— Он не убьёт меня? — тоже шёпотом спросила Маша.

Валерка не успел ответить: немец присел на корточки и, глядя в глаза Маши, здоровой рукой крепко обнял девочку.

— Я есть дедушка! Ты понимаешь? Не понимаешь? У меня есть три внучки, такие же, как ты, понимаешь? Три маленькие девочки — там, далеко! Я их дедушка! — теребя волосы Маши, говорил немец.

— Я к маме хочу, тихо сказала Маша.

Немец сел на траву, посадил Машу рядом с собой и тоже тихо сказал:

— А я хочу к своим внучкам. Очень хочу!

Снова наступило молчание.

— Где ваша мама? — наконец спросил немец.

Валерка назвал деревню, где жила бабушка.

Солдат печально покачал головой и отвернулся.

— Мама! — вдруг громко закричала Маша. — Мамочка! Я хочу к маме!

Немец встал и поднял Машу.

— Я не фашист, — сказал он твёрдо. — Я — честный немец. И я дедушка. Не надо меня бояться, я буду стараться как-нибудь помочь вам, дети.

Он подошёл к повозке, посадил на неё Машу и повернулся к Валерке.

— Садись, мальчик. И не бойся меня. Я — не есть враг.

Солдат смотрел на Валерку добрыми усталыми глазами, и в душе у мальчика шевельнулась надежда: а вдруг и правда как-нибудь поможет?

Сначала ехали молча. Потом немец заговорил. Он рассказал Валерке о своей жизни, о том, как почти двадцать пять лет назад во время прошлой войны попал к русским в плен. В плену он научился не только русскому языку, но и многое узнал и понял. Валерка слушал рассказ о том, как тогда революционно настроенные немецкие солдаты вернулись на родину и хотели устроить свою жизнь так же, как устроили её русские рабочие и крестьяне, но не смогли, а потом пришёл Гитлер, обманул людей и заставил их убивать и умирать самим.

Потом немец замолчал, и Валерка совсем не заметил, как приткнулся рядом с Машей и задремал.

Проснулся он от грубого окрика и увидел немецких солдат, окруживших повозку. Один из них, видимо, главный, что-то спрашивал, показывая на ребят. У Валерки, точно у воробья, затрепетало сердце, сильно застучала в висках кровь.

Если бы Валерка знал немецкий язык, он очень удивился бы, услышав, что возница назвал их детьми полицейского, казнённого партизанами.

Потом их привели в какую-то избу, и тощий белобрысый офицер долго допрашивал солдата. Солдат что-то объяснял офицеру, но тому, наверно, надоело слушать, и он резко встал, отдав какое-то приказание.

Их отвели в другую избу, где помещалась столовая. Увидев еду, Маша так обрадовалась, что забыла обо всём и сразу схватила большой ломоть хлеба.

Валерке тоже хотелось есть, но он ждал, вопросительно поглядывая на солдата.

— Ешь, — тихо сказал солдат, — мы попали совсем в другую часть. Это карательный отряд. Он ищет партизан…

Валерка испуганно заморгал.

— Да, это так, — подтвердил немец.

Он замолчал и долго о чём-то думал, тревожно глядя на детей. Потом вдруг совсем тихо заговорил: