Дорога к подполью - страница 50

Мы говорили, что здесь внизу, под скалами, скрывались от бомб мои отец и мать. «Фатер» и «муттер» вдруг вспомнила я два немецких слова.

— Комиссар, комиссар! — взревел гитлеровец.

Показалось: сейчас расстреляют.

По распоряжению черноглазого солдат побежал к палаткам и через минуту подошел другой офицер, который спросил нас по-русски:

— Зачем вы хотите туда идти?

— Там скрывалось от бомбежки гражданское население из города, — сказала я, боясь упоминать о городке 35-й батареи, — внизу мои отец и мать — старики. Мой отец учитель, старый учитель.

Немцы о чем-то посовещались. Потом офицер обратился ко мне:

— Там сидят комиссары, они сказали, что убьют каждого, кто станет спускаться. Пойдете?

— Пойду, — ответила я.

Окруженные немцами, мы подошли к узенькой тропинке, ведущей вниз под скалы. Лида осталась на обрыве. И правда, зачем ей рисковать? Я начала спускаться, за мной побежал маленький Женя. Немцы сгрудились у края обрыва. На их лицах отражалось живейшее любопытство.

И здесь, на тропинке, те же следы войны: в беспорядке валяются каски, патроны, бумаги, медикаменты, бинты.

Я спустилась до половины дороги, где тропинка круто заворачивала вправо. Опустилась на колени и перегнулась вниз с обрыва, пытаясь заглянуть под навес скал.

— Мама, папа! — закричала я громко и протяжно, — Мама!.. Папа!..

В ответ — ни звука. Только по тоненькой струйке черного дыма можно было понять, что внизу еще есть живые люди.

— Мама!.. Папа!.. — крикнула еще раз.

В ответ раздался револьверный выстрел, как грозное предупреждение — и опять настороженная тишина. Мне вдруг представились безмолвные, никому не нужные трупы отца и матери, валяющиеся на камнях. Я вздрогнула и закрыла лицо руками. Вдруг почувствовала, что за моей спиной кто-то есть. Не слышно было ни звука, но что-то заставило обернуться, и я увидела немецкого солдата в одних трусах и мягких тапочках, держащего на животе автомат, направленный дулом под навес скал. Он крался неслышными кошачьими шагами, осторожно переставляя ноги, будто подстерегая добычу. Моментально все стало понятным: я — приманка, которая должна выманить «комиссаров» из-под скал, автоматчик их перестреляет. Не поднимаясь, я отползла от обрыва, и села на тропинке. Сверху послышался окрик, черноглазый офицер махнул рукой мне и автоматчику, чтобы возвращались обратно.

Поднявшись на обрыв, я взяла Женю за руку, и мы пошли медленно, не оборачиваясь. Никто не остановил нас.

«Или моих родных нет под скалами, или они убиты, — думала я, — иначе никакие силы не заставили бы их молчать в ответ на мой зов».

Мы вернулись к городку. Оттуда шли две дороги: одна в город, другая к 18-й батарее — мысу Феолент, где были огороды нашего подсобного хозяйства. Я хотела повернуть в город, но Лида с упреком сказала:

— Значит, твоих родных мы искали, а моих не надо?

— Извини, Лида, я забыла… И мы пошли к мысу Феолент.

По краям дороги валялись вспухшие трупы людей и лошадей.

В сумерках мы подошли к бывшему подсобному хозяйству. Над обрывом, где мы когда-то хотели поселиться, расположилась какая-то небольшая немецкая часть. В стороне виднелась палатка, возле которой стояла женщина. Она рассказала нам, что вчера все гражданское население вышло из пещеры, но куда угнали людей — неизвестно. Ей с тремя детьми разрешили пока остаться здесь в своей палатке. Через десять минут мы спали, свернувшись, клубочками на голой земле. Я без конца просыпалась: вспышки ракет проникали сквозь тонкую ткань палатки, озаряя ее то белым, то красным светом временами строчили автоматы и пулеметы: значит, убивали наших людей.

На рассвете в палатку вошел молодой высокий немец, с пестрой шелковой косынкой на шее. Он обратился ко мне по-русски:

— Когда вы вышли?

— Вчера.

— Почему так Долго не выходили, боялись?

Я молчала.

— Мы убиваем только комиссаров, — сказал немец.

Я вспомнила картины, которые только что видела на 35-й: груды трупов под скалами, возвращавшиеся с моря плоты, протяжный крик… Что ж, видимо, все советские люди в глазах гитлеровцев были комиссарами!

Немец отпустил нас.

Мы проходили мимо огородов, на которых когда-то немало потрудились. Свежие кустики картошки, кому теперь они достанутся? Если отец и мать в городе, им нечего есть, подумала я и предложила Лиде и Жене накопать картошки. Мы нашли саперные лопатки и без всякого сожаления стали выкорчевывать кусты с мелкой, как вишня, картошкой. Оглянулись, подняли кем-то брошенную гимнастерку, завязали рукава и сделали — из нее мешок.