Дорога к воде - страница 3

— Никогда не понимал таких как ты.

— Знающих?

— Долбоебов.

Дорога шла неровно, выламывалась плитами — израненная и искалеченная, она терпеливо ждала, когда рассыплется окончательно и перестанет быть.

Многие другие — ее ответвления и повороты, ее друзья, с которыми она переписывалась рокотом проезжающих автомобилей, уже умерли — были похоронены под слоем пыли и песка, раскрошились ошметками бетона.

Эта дорога доживала свое.

Но идти по ней, несмотря на это, было легче, чем искать другой путь.

Саймон болтал — и стелился по земле на десяток метров вперед, хотя солнце светило в лицо, жарило кожу.

Оно было не злее, чем обычно, это воздух истончился, больше не хотел никого и ни от чего защищать.

— Как думаешь, это все? — спросил вдруг Саймон, обводя рукой дорогу, солнце в небе и пыль. — Для планеты все кончилось?

— С планетой все в порядке, — заверил его Блейк, — это только у нас проблемы.

— У кого это «у нас»? Я рискую только шкурой.

— Значит, только у меня.

Хотя на самом деле никаких особенных проблем у Блейка не было — он шел вперед, как и всегда, и жил дальше, пока жилось.

— Уйти не хочешь? — спросил его Саймон.

— Куда я уйду?

— Куда угодно. Хоть к нам.

— Я же не тень.

Саймон снова потянулся вперед, размял края, и они расплылись, пошли рябью, а потом вернулись в прежнюю форму:

— А если бы мог стать?

— Мне и так неплохо.

— Долбоебом?

— Человеком.

На ветках старого дерева висели кости — кошачьи, птичьи и человеческие. Они пахли застарелыми страхом и болью. Кошка и птицы ушли, а ребенок не до конца, призрак остался.

Саймон мог бы его съесть — тени питались такими иногда, но Блейк не дал.

Подошел к дереву, поговорил немного — и с ним, и с мальчиком. Дерево изнывало от жары, а мальчик просто был очень напуган.

Его звали Эван, и ему перерезали горло. Огромный, страшный человек, который сказал ему напоследок: «извини, малыш, надо экономить патроны».

Страшный человек принес кости к дереву. И с тех пор Эван сидел там.

Очень боялся, что страшный человек вернется.

— Хочешь, открою тебе дверь? — спросил его Блейк.

— Куда?

— Отсюда, — Блейк подумал и добавил. — Там тебе будет хорошо. Там никто не причинит тебе вреда.

Он позвал ветер — едва дозвался — и тот пролетел над головой, тронул редкие, похожие на карту дорог облака. Эван смотрел за ними мертвыми голубыми глазами.

— Не бойся, — сказал Блейк. — Он подхватит тебя и унесет далеко-далеко.

— В сказочную страну?

— В сказочную страну.

Ветер зачерпнул горсть песка, швырнул к их ногам, рванулся потоком, небесной рекой — вперед и вверх, царапаясь о мертвые ветки.

Эван исчез.

Саймон подошел поближе:

— Дверь в сказочную страну, да? Вот это магия. А я думал, ничего такого уже не осталось.

— Не осталось, — пожал плечами Блейк.

— А куда он тогда ушел?

Когда Саймону становилось любопытно, глаза угольки разгорались ярче. Как два крохотных фонарика.

— Не знаю. Его держал страх. Страх ушел и он ушел.

Стал ветром, вернулся к земле, отправился в резервуар душ, чтобы родиться заново.

Блейк не был проповедником и не мог сказать наверняка.

— И что, это теперь всегда вот так будет?

— Смотря о чем ты.

Какие-то вещи в жизни Блейка были всегда, какие-то случались редко.

— Я о таких вот похоронах, — Саймон повертел рукой в воздухе.

Выглядело почти как у человека. Блейк был впечатлен.

Обычно тени, которые носили тела, двигались дергано, как на шарнирах.

— Это не всегда похороны.

— Но останавливаться мы каждый раз будем?

— Я буду.

Саймона ничто не держало, и он мог идти вперед сколько хотел.

— Ну и ладно. Значит, и я буду.

Но больше им мертвых мальчиков не попадалось.

***

— Мне вообще-то нравились люди. У вас полно положительных качеств. Вы любопытные, суетливые. С вами было как-то повеселее. В клубах так вообще классно, — когда Саймону надоедало идти молча, он начинал говорить.

Голос звучал, будто из трубы.

Блейк молчал — ему сказать было особо нечего. Ему люди никогда не нравились, и в клубах он не бывал.

— Особенно последние лет пятьдесят, продолжил Саймон. — Здорово же. Вы перестали верить во все, кроме самих себя. И можно было хоть на глазах у толпы рога отращивать, все равно никто бы не стал слушать и не поверил бы.