Дорога моей земли - страница 8
за час до атаки
давали друзьям адреса:
убьют, напиши, мол,
что умер не дома в постели…
Лежим мы в окопе.
И я обращаюсь: — Семен,
жена родила мне, как пишет, чудесного сына.
Какое бы имя мне выбрать из сотен имен:
Владимир… Евгений?.. —
А он машинально:
— Галина!
И смотрит вперед.
И берет заскорузлой рукой
готовую к подвигу
в жесткой рубашке гранату.
Вдруг синий орешник
напомнил осокорь донской,
а домик в сугробах
напомнил полтавскую хату.
И тут Вдовиченко поднялся
над громом долин,
в начале бессмертья
винтовку держа наготове,
как давних времен Запорожья
герой-исполин,
украинец родом,
но русский по духу и крови.
И мы незаметно пошли
по следам смельчака.
И как мы ворвались во вражьи траншеи, —
не знаю…
Мне помнится вечер:
Суоми. Снега. Облака.
Луна над высоткой зияла,
как рана сквозная.
И в эти минуты,
пожалуй, прикинуть не грех,
что воины ищут в боях
настоящую драку,
что слово «бессмертье»
придумано только для тех,
кто с места сорвется
и первым откроет атаку.
1940 г.
Домик
Вспоминаю: у опушки леса —
станция,
снегов голубизна,
Левашово, улица Жореса,
палисадник,
домик в два окна.
Маленький.
Под ношей снегопада
он живет спокойствием скупым —
в двадцати верстах от Ленинграда,
в тридцати — от финского снаряда,
в двух верстах от штаба.
Мы не спим.
На стене висит страна Суоми…
Пехотинцы дремлют на соломе…
Гул бомбардировщиков несносен:
он колеблет кроны снежных сосен
и сбивает с толку тишину.
Улицей Жореса батальоны
двинулись на север.
На войну.
В стуже каменной пути большого
на ветру граненый штык свистел.
Мрело небо.
Домик в Левашово
в декабре.
В рассвет.
Осиротел.
По ночам он только слушал вьюгу,
и внимал ветрам пороховым,
и стоял
резным фронтоном к югу,
к северу —
окошком слуховым.
Кто бы знал, что домик на опушке
не гасил в тревожный час огня
и глазами матери-старушки
провожал в сражение меня!
Шла война.
Озера стыли прорвами.
Глухо бил по Виппури снаряд.
С каждым шагом,
с каждым дотом взорванным
больше света шло на Ленинград.
…Воздух марта плотный, как железо.
Мы — в пути.
Окончена война.
Левашово. Улица Жореса.
Станция. Снегов голубизна.
Никогда ничем не затуманится
и навеки в памяти останется
невысокий домик в два окна!
1940 г.
«Стояли мы ночью на станции Дно…»
Стояли мы ночью на станции Дно.
В теплушке распахнутой было темно.
Мы молча ходили вдоль хмурых вагонов
и верили в то, что сегодня к утру
забудем сухую тоску перегонов —
очутимся вдруг на суомском ветру.
В морозную ночь —
ни покоя, ни сна:
— Ужели на севере вправду война?
Сестра позади.
Батальоны в движенье.
Нас встретила ночь орудийной пальбой.
Походы. Привалы.
Метели. Сраженья.
Четвертый — в морозные сумерки — бой.
…Мы бились неделю за озеро.
Алый
фиордовый ветер — в порыве погонь.
Во время атаки под самой Карьялой
нащупал меня минометный огонь.
Он на руку мне наступил неуклюже,
и треснула кость —
от мороза туга.
И, помнится, мир закачался снаружи
и рухнул в обнимку со мною
в снега…
Артемовск, госпиталь, апрель, 1940 г.
Память
1
Опять сижу с тобой наедине,
опять мне хорошо, как и вчера.
Мне кажется, я не был на войне,
не шел в атаку, не кричал «ура».
Мне кажется, все это было сном,
хотя в легенду переходит бой.
Я вижу вновь в чужом краю лесном
окоп в снегу, где мало жил тобой.
2
Возьми тепло у этого огня,
согрейся им и друга позови.
Помучь тоской, любимая, меня,
мне хочется молчанья и любви.
Ты видишь — я пришел к тебе живой,
вот только рана — больше ничего…
Я шел сквозь ад, рискуя головой,
чтоб руки греть у сердца твоего.
И если ты способна хоть на миг
увлечь меня, как память, в забытье,
услышу не молчание твое,
а ветра стон и гаубицы крик!
Я позабыл шипение огня,
гуденье ветра, ниточки свинца.
Ты ни о чем не спрашивай меня.
Покинем дом и в сад сойдем с крыльца.
Ты расскажи мне лучше, как могло
случиться так, что вдруг среди зимы
тюльпанов нераздельное тепло
в твоих конвертах находили мы.
Чего ж молчишь? Иль нет такой земли?..
…И я без слез, пожалуй, не смогу
припомнить, как под Выборгом цвели
кровавые тюльпаны на снегу.
Артемовск, госпиталь, апрель, 1940 г.
«Я забыл родительский порог…»
Я забыл родительский порог,
тишину, что сказкой донимала.
Мною много пройдено дорог —
счастья мной потеряно немало…
Кроха жизни — как тут ни борись…