Дорога отчаянья - страница 3

Утро выдалось пасмурным. Все ждали дождя, чтобы с радостным криком забежать в расположение, попрятаться по углам своих комнат и досмотреть нагло прерванный дежурным сон. Но не в этот раз, небо не разродилось... Проверив наличие всего личного состава факультета, командир вывел освобожденных, то бишь больных, чьи ряды я скромно пополнил пару недель назад, и построил перед входом в общежитие, остальной личный состав убежал на стадион. Вот ведь удивительная вещь – эти освобождения. К примеру, возьмем опять-таки меня. Вегето-сосудистая дистония (самому надоело, а куда деваться?) предполагает в качестве лечения физические нагрузки, и в тоже время в «Книге записи больных» написано: «Освободить от физических нагрузок и физкультуры на семь дней». Парадокс? Парадокс, отвечу я, а еще добавлю: абсолютное нежелание работать! Так как в нас, курсантах, видят только симулянтов. От нас проще отмахнуться освобождением, и чем дольше оно, тем реже мы будем доставать докторов. Вникать никто не хочет, потому что в восьми случаях из десяти это будет пустая трата времени. А так, коробка конфет или чего посущественнее, в зависимости от диагноза, пола и внешности врача. Кстати, лично для меня освобождение было не привилегией, а наказанием. Нас, первокурсников, не особо-то любили и жаловали, лопата в руки, грабли, веники и вперед убирать прилегающую территорию. А ведь у военных все должно быть чисто, квадратным и обязательно по стойке «Смирно». Хорошо, что не зима сейчас. Я лучше проковыляю три километра, чем будут по линейке выравнивать сугробы.

Сегодня нас, освобожденных, было трое. Я, Пашка и какой-то старшекурсник, которого сразу же сделали старшим. У последнего в глазах аж огонь загорелся, видимо, страсть как хотел покомандовать, а тут «караси» (так в морских училищах называют первокурсников). Знаем мы, что из себя представляет этот старший, на своем курсе вечно для старшины бегает за булочками да лимонадом в магазин, а тут смотри, распушился. Но делать нечего, субординация, чтоб ее.

- Паш, а ты чего, филонишь? – спросил я, получая веник в кладовой.

- Неа, вчера вечером шел из умывальника да поскользнулся, ногу подвернул.

- Да ладно? – Прыснул я. – Во даешь! А что командиру сказал?

- Так и сказал, что подвернул.

- И поверил?

- Да вроде да, хромаю еще со вчерашнего вечера, старшина подтвердил. После занятий в лазарет пойду освобождение брать.

- А я сегодня в госпиталь. Если все хорошо будет, может, через недельку в Москву поеду, - похвастался я.

- Все так серьезно?

- Нет, конечно, во всяком случае я на это надеюсь, просто уж очень домой хочется. Как-то вся эта военная жизнь не по мне. Ну не создан я для муштры и оружия.

- А зачем тогда пошел сюда учиться, - удивленно спросил меня Павел.

- Да кто ж меня знает…

Ответа на этот вопрос я и сам не знал. Наверное, окончательное решение приняли за меня родители, пока их мямля-сын выбирал институт. С глаз долой, из сердца вон, что называется. Нет, они, конечно же, меня любили, и поэтому, возможно, несколько (а несколько ли?) меня избаловали, не размазня, конечно, но и не камень. Так, нечто средне-бесформенное. Тьфу, одним словом. Отец считал, что только армия может из меня сделать мужика. На два года отправлять куда-то в неизвестность родители, конечно же, не собирались, а вот в военное училище, под чуткий и пристальный взгляд дядьки – пожалуйста, он же ведь в замах самого главного ходит, вопросы серьезные решает, так что не даст меня обидеть, если что, накажет виновных. Да и последние, зная сей факт, не особо хотели становиться таковыми, по сему поступление, да и первый и пока единственный год протекали довольно мирно, не считая притираний с однокурсниками и иже с ними. Драться – не дрались, конечно, никто не хотел с треском вылететь из училища в Таманскую дивизию, о которой ходили скверные слухи. Так, потолкались пару раз в туалете, покричали друг на друга с выражением, несколько подзатыльников от старших курсов получил, пол на всем этаже помыл после отбоя… Да больше и вспомнить нечего. Пожалуй, это были самые серьезные прецеденты.