Дорога свободы - страница 7

«Дорога свободы» Фаста зовет американский народ к борьбе. Этот страстный призыв звучит в каждой строке его глубоко интересной книги.

Я. Викторов.

Всем мужчинам и женщинам, черным и белым, желтым и коричневым, всем тем, кто отдал свою жизнь борьбе с фашизмом.

Война окончилась — долгая, кровавая борьба, крупнейшая из народных войн, известных до той поры в истории, — и солдаты в синих мундирах ушли к себе на родину. Солдаты в серых мундирах, удрученные и недоумевающие, осматривались вокруг и видели, что натворила в их стране война.

В здании судебной палаты в Апоматоксе генерал Ли отдал победителям свою шпагу — это был финал, последняя сцена военной драмы. И вот в южных штатах четыре миллиона негров стали свободны. За эту свободу было заплачено дорогой ценой, она была драгоценна. Свободный человек думает о вчерашнем дне, думает о завтрашнем и знает, что оба принадлежат ему. Будешь голоден, и никто тебя не накормит — нет у тебя хозяина; но захочешь итти быстрым шагом, и никто не скажет: «Иди медленно», — нет над тобой хозяина. К тому дню, когда окончилась война, в рядах федеральной армии было двести тысяч негров, и большинство разошлось по домам, унося с собой оружие.

Среди них был и Гидеон Джексон. Это был богатырь сложением, рослый, сильный; но и он устал от войны; с винтовкой на ремне, с полинялым синим мундиром на плечах, он вернулся домой на плантацию Карвелов, на плодородную землю Южной Каролины. Белый господский дом стоял на холме, целый и невредимый, точь-в-точь такой, каким он сохранился в его воспоминаниях; дом не пострадал от войны, но сады и поля сплошь заросли сорной травой и кустарником; и самих Карвелов уже не было в имении — все уехали, куда — никто не знал. Бывшие рабы, возвращаясь домой, селились на старом месте, в своих

прежних лачугах, бок о бок с теми, кто никуда не уходил. Шли месяцы — и все больше освобожденных рабов возвращалось на Карвеловскую плантацию — кто с Севера, куда они бежали в поисках свободы, кто из рядов федеральной армии, кто из сосновых чащ и непроходимых болот, где они скрывались. И они продолжали жить — в великом изумлении от того, что они свободны.

Часть I

В это прохладное ноябрьское утро Рэчел проснулась рано — ее разбудили вороны; и лежа в постели, укутавшись в старое одеяло, ощущая теплоту от тела маленькой Дженни, примостившейся у ее груди, она долго прислушивалась к их карканью. Кар, кар, кар — доносилось издалека; унылый звук, но сладкий для того, кто так привык к нему, как Рэчел; вёдро ли, дождик ли, каждое утро на рассвете они поднимали крик.

Теплый комочек у ее груди зашевелился, и Рэчел прошептала: — Спи, деточка, спи, спи себе спокойно, слышишь, вороны кричат, вороны кричат, тебе спать велят.

Но день уже начался, его не остановишь. Соломенный тюфяк согрелся за ночь и так славно похрустывал — Рэчел охотно бы еще полежала. Но солнце, выглянув из тумана, вдруг залило всю хижину ярким светом: он пробивался в щель над покосившейся дверью, в просветы меж покоробленных досок. Джеф потянулся и застучал пятками об пол. Дженни вдруг широко раскрыла глаза, забарахталась, привстала — и холодок пополз по груди Рэчел, по тому местечку, что было согрето ее теплом. Марк засипел и загоготал: «Га, га! гу, гу!» Джеф ткнул его в бок, и оба покатились по полу, тузя друг друга.

Все эти утренние звуки Рэчел знала наизусть и с закрытыми глазами могла сказать, что происходит. Почему человек пробуждается так буйно, с такими хриплыми возгласами? Она уже тысячу раз задавала себе этот

вопрос. Еще минуту она помедлила в мягкой теплоте сна, потом решительно вскочила и принялась наводить порядок:

— Джеф, не ори!

Он навалился на Марка, стиснув тому коленями живот. Джефу было только пятнадцать лет, но сложением он напоминал Гидеона; еще совсем мальчишка, а уже великан — шести футов ростом, светлокоричневый, как шоколад; цветом кожи он удался в нее, а не в лоснящегося и черного, как слива, Гидеона; но лицо у него было отцовское — удлиненный овал, правильные черты — красавец, созданный женщинам на пагубу. Марк, в двенадцать лет, рядом с ним был совсем мелкота и худышка. Рэчел сердито прикрикнула на Джефа: