Дорога тайн - страница 35

Дороти рассмеялась достаточно громко, так что привлекла внимание молодой китайской пары, усевшейся рядом. (Юноша перешептывался с девушкой, которая хоть и сидела у него на коленях, но почему-то была им недовольна.)

– И правда не про это, Дороти, – отрезала Мириам.

– Посмотрим, – презрительно ответила дочь.

– В «Истории, которая началась благодаря Деве Марии» есть отрывок, где ваш миссионер – забыла его имя… – начала Мириам.

– Мартин, – тихо сказала Дороти.

– Да, Мартин, – быстро повторила Мириам. – Вижу, ты читала эту книгу, – добавила она. – Мартин восхищается Игнатием Лойолой, не так ли? – Но прежде, чем писатель успел ответить, она поспешно продолжила: – Я все думаю о встрече этого святого с тем мавром на муле и об их разговоре о Деве Марии, – сказала Мириам.

– И мавр, и святой Игнатий оба ехали на мулах, – заметила Дороти.

– Я знаю, Дороти, – презрительно фыркнула Мириам. – И мавр говорит, что готов поверить, будто мать Мария зачала без мужчины, но он не верит, что она остается девственницей после родов.

– Знаешь, этот отрывок как раз про секс, – сказала Дороти.

– Вовсе нет, Дороти, – отрезала ее мать.

– И после того, как мавр едет дальше, юный Игнатий думает, что он должен догнать мусульманина и убить его, верно? – спросила Хуана Диего Дороти.

– Верно, – заставил себя ответить Хуан Диего, но думал он вовсе не о том давнем своем романе и не о миссионере по имени Мартин, который восхищался святым Игнатием Лойолой. Хуан Диего думал об Эдварде Боншоу и том, как изменилась вся жизнь со дня приезда схоласта в Оахаку.

Пока Ривера вез искалеченного Хуана Диего в Templo de la Compaña de Jesús и мальчик корчился, мотая от боли головой на коленях Лупе, Эдвард Боншоу был также на пути к храму иезуитов. В то время как Ривера надеялся на чудо, которое, по мнению хозяина свалки, могла совершить Дева Мария, именно новый американский миссионер должен был стать самым настоящим чудом в жизни Хуана Диего – чудом человека, пусть со всевозможными человеческими слабостями и далеко не святым.

О, как он скучал по сеньору Эдуардо! При этой мысли глаза Хуана Диего наполнились слезами.

– Удивительно, что святому Игнатию так сильно хотелось защитить девственность Матери Марии, – сказала Мириам, но смолкла, заметив, что Хуан Диего вот-вот заплачет.

– Дискредитировать послеродовое состояние влагалища Девы Марии было делом неуместным и неприемлемым, – вмешалась Дороти.

В этот момент, едва сдерживая слезы, Хуан Диего осознал, что эта мать и ее дочь цитируют отрывок из его «Истории, которая началась благодаря Деве Марии». Но как они могли так точно воспроизвести этот текст из его романа, почти дословно? Разве рядовой читатель на это способен?

– О, не плачь, дорогой мой человек! – сказала ему вдруг Мириам: она коснулась его лица. – Мне просто нравится этот отрывок!

– Ты заставила его плакать, – сказала Дороти маме.

– Нет-нет, это не то, что вы думаете… – начал было Хуан Диего.

– Ваш миссионер, – продолжала Мириам.

– Мартин, – напомнила Дороти.

– Я знаю, Дороти! – сказала Мириам. – Это так трогательно, так мило, что Мартин находит Игнатия восхитительным, – продолжала Мириам. – Я же считаю, что святой Игнатий кажется совершенно безумным!

– Он хочет убить незнакомца на муле, потому что у того свое мнение о послеродовом состоянии влагалища Девы Марии. Это улет! – объявила Дороти.

– Но, как всегда, – напомнил им Хуан Диего, – Игнатий полагается на Божью волю в этом вопросе.

– Избавьте меня от Божьей воли! – одновременно вскрикнули Мириам и Дороти, как будто у них вошло в привычку произносить это в одиночку или вместе. (Это привлекло внимание молодой китайской пары.)

– И на развилке дороги Игнатий отпустил поводья своего мула; если бы животное последовало за мавром, Игнатий убил бы неверного, – сказал Хуан Диего.

Он мог бы рассказать эту историю с закрытыми глазами. Не так уж необычно, что писатель может вспомнить написанное им почти слово в слово, подумал Хуан Диего. Однако чтобы читатели удержали в памяти фактические слова – ну, это и вправду необычно, да?

– Но мул выбрал другую дорогу, – произнесли мать и дочь в унисон, так что Хуану Диего показалось, будто они обладают авторитетом всеведущего древнегреческого хора.