Дороги славы - страница 10

   Когда составлялся маршрут экспедиции, новосибирцы связались с якутскими коллегами, те -- с районными отделами культуры. По их сведениям, знатоки фольклора в посёлках вроде бы есть... Сколько их, что они знают и в каком объёме, работники культуры точно сказать, конечно, не могли. И хотя риск не найти ничего был довольно велик, обоснование маршрута было признано достаточно убедительным, чтобы получить негосударственный грант. На государственный грант такую дорогостоящую экспедицию при всём желании организовать не удалось бы...

   Нынешний экспедиционный отряд был, строго говоря, недоукомплектован -- недоставало языковеда, чтобы общаться с исполнителями. В Якутии среди пожилых людей было немало таких, кто понимал русский язык очень плохо, а говорить не мог вообще. Да и для перевода нужных записей прямо на месте нередко требовался лингвист, в идеале такой, у которого якутский язык родной. По-якутски на севере говорили все -- и эвены, и эвенки, и юкагиры, да и многие русские. Но на этот раз найти языковеда не удалось: аспирантки-якутки, учившиеся в Новосибирске, уехали в экспедиции по своим плановым темам, в якутском институте, помогавшем организовать поездку, с сотрудниками тоже было напряжённо -- кто в отъезде, кто в декрете, кто в отпуске... В конце концов в качестве варианта "на чёрный день" якутяне нашли проводника -- он знал район, бывал во всех сёлах, прекрасно говорил по-якутски и по-русски, одна беда -- языковедом не был. Но переводить мог, и на том спасибо.

   Сама же экспедиция состояла из двух этнографов, фольклориста и музыковеда. Этнографы были разные: Санжи, уже "остепенённый" кандидат исторических наук, изучал традиционные обряды, но разбирался и в археологии, и в этнической истории. Петя диссертацию дописать никак не мог -- не очень его интересовала какая-то диссертация, намного интереснее было снимать видео и фотографировать. Он нашёл для себя научную нишу -- отрасль науки, к которой он довольно стихийно пришёл, называлась визуальная антропология. К антропологии в классическом, естественнонаучном смысле она имела мало отношения, а занималась фиксацией традиционной культуры в виде фото- и видеодокументов. Как именно фиксировать, анализировать, сортировать и изучать эти документы -- на это чётких, освящённых традицией рецептов ещё не было, наука сравнительно молодая. И Петя с этнузиазмом нарабатывал практику, надеясь, что кто-нибудь мыслящий более системно сведёт его практические результаты в теорию. Материалы свои он не "зажимал", как многие, прося только строго соблюдать авторские права, и уже не раз его фотографии появлялись в серьёзных журналах, а совместные статьи с коллегами постоянно украшали фотоиллюстрации за его авторством. Фотограф Петя был отличный -- научился у отца, знаменитого археолога и фотолюбителя. Особенно ему удавались портреты, и Петя нередко пользовался тем, что исполнители и коллеги-учёные перестают замечать человека с камерой: как только люди отвлекались от позирования, появлялась возможность снять прекрасные кадры, где люди выглядели живыми, естественными и обаятельными.

   Музыковеды в "поле" всегда оказывались в странном положении: их почему-то по определению считали специалистами по аудиозаписи. Вся звукозаписывающая техника переходила в их ведение, на них возлагалась обязанность обрабатывать все звукозаписи, независимо от того, музыкальные они или нет, и переписывать их на постоянные носители. Работа нудная, скучная, съедающая уйму времени, -- но освящённая годами традиция сваливала её на музыковедов. Музыковед Маша страдала от этого особенно: опыта звукозаписи в полевых условиях у неё было немного, обращаться со сложной техникой она училась на ходу и постоянно боялась, что неправильно подключила микрофон или не туда повернула регулятор уровня записи. Да ещё батарейки имели привычку кончаться без предупреждения прямо посреди исполнения -- пока она возилась с перезарядкой, в записи возникали невосполнимые лакуны. После второго такого случая было решено, что писать на один диктофон опасно -- можно неожиданно потерять ценнейшую запись. И одновременно с Машей всегда кто-нибудь вёл запись на второй диктофон. Чаще всего это была Леся, иногда -- Санжи, но иногда и Маша держала оба прибора сразу: одновременно батарейки в них не кончались.