Дорогой бессмертия - страница 23

Бандиты отступили к лесу. Прорвавшись сквозь дымовую завесу, народные мстители преследовали убегавших.

— Товарищ командир! — крикнул разгоряченный широкоплечий Николай Киселев. — Штабное имущество и документы захвачены!

— Отлично!

— Несколько «бульбашей» залегло за домами на краю села, — продолжал Киселев.

— Выкурить оттуда!

Во время «выкуривания» фашистских прислужников вражеская пуля оборвала жизнь партизана Воронина. Тогда находившийся рядом с ним Шевчук поднялся во весь рост, громко скомандовал: «Взвод, за мной!» На бегу дал несколько метких очередей из автомата. Бесстрашный поступок не только спас ему жизнь, но и ошеломил противника, который даже не разобрался, что в атаку бросился лишь один партизан. Часть «бульбашей» подняла руки вверх, другая — удрала к речке.

Короткий, по жаркий бой был выигран. Трофеи оказались богатыми. И лишь смерть боевого друга омрачила успех. Бездыханное тело гармониста Воронина, прибывшего в отряд Медведева с первой вооруженной группой советских патриотов, положили на самодельные носилки и перенесли на первую партизанскую заставу, а затем — в отряд, где его похоронили со всеми воинскими почестями. Над его могилой поднялся дубовый столбик с прикрепленной алюминиевой пластинкой, вырезанной из походного котелка. Надпись гласила:

Над головой стояло безоблачное голубое небо. Ветки деревьев покрылись молодыми листьями. Их окутывала тишина. Только изредка разносилась птичья ссора, и снова все погружалось в безмолвие.

Отец заждался матери. Тоска и тревога поселились в нем. Он стал замкнутым и неразговорчивым. Но вот в отряде появились Павел Банацкий, Ядзя Урбанович и Ростислав. Их горячо обнимали, поздравляли с благополучным возвращением.

Когда первые восторги улеглись, раздались голоса:

— Где наша Ильинична?

— Что с ней?

— Где оставили мать?

Разве можно было скрыть правду? Ядзя почувствовала, как к голове прилила кровь, до боли давила тайна, переполнившая ее сердце. Вначале она крепилась, пыталась пересилить охватившее ее волнение, но, встретившись с близкими людьми, громко зарыдала и бросилась на грудь подошедшему отцу. Голос ее вздрагивал, она часто дышала.

— Больше мы не увидим Ильиничну, — приговаривала Ядзя сквозь слезы.

От неожиданно обрушившегося горя отец стоял в каком-то оцепенении. О чем она говорит? Разве Марфа погибла? Не может быть! И как бы не веря слезам Ядзи, крикнул:

— Где Марфа? Ну, говори же!

Потрясенный, обессиленный, он медленно опустился на пенек, закрыл натруженными руками широкое лицо и заплакал. Первый раз в жизни я увидел, как по его обветренным векам медленно катились слезы…

Известие о трагической гибели матери, женщины-патриотки, опечалило всех. Еще тяжелее стало, когда, наконец, осмыслили непоправимую беду, навзрыд заплакали дети — Катя и Вася.

Только к вечеру в лагере наступила необычная тишина. Мысль о потере родного человека не покидала никого. Ядзя снова появилась у чума и подробно рассказала обстоятельства гибели матери.

…Капитан Фролов направил Банацкого, Еленца и Ростислава встретить мать и Ядзю в условленном месте. На второй день они появились на хуторе, в который должны были возвратиться разведчицы. Хозяйка дома сообщила: на рассвете за ними в Луцк поехал ее муж. По всем расчетам они скоро должны быть здесь.

С дороги донесся грохот повозки. Стоявший часовым у дома Ростислав увидел на приближавшейся подводе мать и Ядзю. Хозяин правил лошадьми.

Когда подвода поравнялась с Ростиславом, он, счастливый, бросился в объятия матери.

— Похудели, мама. Небось, устали?

— Ничего, сыночек, вам не легче, а ведь вы еще не пожили на свете по-людски. А ты здоров? Что слыхать из отряда? Как наши?

— Я — как видите, папа и дети тоже здоровы, ждут вас. — Вспомнив о ее попутчице, Ростислав обратился к Ядзе: — Соскучилась по нас?

— Очень! — Девушка сняла с каштановых волос косынку, стряхнула с нее пыль и легко спрыгнула с подводы.

Перистые облака, отгорев багрянцем, давно растаяли. Верхушки деревьев сияли в лучах заходящего солнца. Настроение у всех было приподнятое, бодрое.