Доржи, сын Банзара - страница 12

Но веселый огонек задора горел недолго: все вдруг утихли, будто застыдились, что занялись недозволенным делом. Соседки прижались друг к другу и, покачиваясь в такт, затянули грустную-грустную песню о том, как-отец уезжал в далекий путь: «Было так жарко, что от зноя звенел раскаленный воздух». После нее о том, как провожают замуж девушку: «Сидя на верблюде уезжаешь. Отца и мать заплаканных оставляя, уезжаешь…» Девушка грустит на чужбине, тоскует по родным местам: «Все бы забыла — и сон, и усталость, лишь бы обнять родную мать, увидеть родную степь…»

Доржи слушает, но в ушах у него все еще звучит злая песня о Мархансае, которая только что родилась в юрте.

Он не может понять, как это женщины так быстро сложили новую песню. А если Мархансай-бабай узнает? Доржи ясно представляет себе его перекошенное злобой лицо, слышит его хриплую брань.

Доржи ведь мужчина, не то что женщины там или девушки, но и ему страшно. А те ничего, будто так и надо.

Мальчуган счастлив, точно ему доверили важную тайну. Ему очень хочется, чтобы женщины еще и еще пели эту хлесткую песню.

Плавный мотив убаюкивает Доржи. Он дремлет, прислонившись к теплым коленям матери. Та гладит его голову и тихо улыбается.

Скалиста гора Сарабда, у подножия которой расположен улус Ичетуй. Повсюду торчат неуклюжие красные камни. Ни одного деревца… Камениста и гора Бурханта, мимо которой мчит вдаль свои воды стремительная Джида.

В тот день, когда в улус приехал улигершин Борхонок, по дороге из Селенгинска тихо брела серая лошадь. На телеге лежал, развалившись, Мархансай Жарбаев. Поднимая пыль, змеей извивался его бич. Широко огородил Мархансай долину с тучными солончаковыми травами. Привольно цастись его телятам и ягнятам — в тээльнике[17] хоть конские скачки устраивай. Он хотел бы еще шире загородить — всю степь, вместе с горами Баян-Зурхэн и Сарабдой, — да, видать, пока жердей не хватило Когда-нибудь, может, и загородит.

Показались летники улуса Ичетуй. Конь зашагал увереннее, осторожно вошел в открытую загородку, остановился у одной из юрт. Мархансай сел на телеге и прогнусавил:

— Эй, у Мархансаевых есть кто-нибудь?

Из юрты вышла его жена Сумбат — полнотелая, широколицая, с тонкими губами. На ней круглая бархатная шапка, широкий синий халат со множеством мелких складок. Мархансай смотрел на жену так, будто видел ее впервые.

— Скажите, Мархансай Жарбаев здесь живет? Вы чья будете, красавица молодуха? Можно ли у вас переночевать? Есть ли у вас араки? Говорят, вы очень скупые…

Жена ответила в тон:

— Что вы, что вы… Мы не скупые. Заходите, найдется и араки, ночуйте у нас.

Мархансай засмеялся, он доволен ответом жены. Сумбат подошла.

— Давайте руку, я помогу вам слезть.

— Уходи, уходи. Сам управлюсь, без баб. Где сын?

А сын уже подбежал к отцу. Ему лет двенадцать-тринадцать. Из-под шапки торчит жидкая косичка. Лицо испуганное, бледное. Под носом у него всегда мокро.

— Ты, парень, чей?

Малец выпятил грудь и прокричал, как учил его отец:

— Я внук Жарбая Тосотоева, племянник Галсана Тохтохоева, сын ахайхана Мархансая, сильный и умный Шагдыр!

— Молодец парень!

Шагдыр взял отца за руку, а отец, видно, много араки выпил, спотыкается, наступает на полы своего засаленного зеленого халата. Он заходит в юрту, ложится на кровать и внимательно смотрит на сына. Подумав, говорит:

— Ты мой сын, Шагдыр. Я, возможно, когда-нибудь умру. Слушай мое завещание.

— Отец… вы уже говорили… У меня жарится баранья печенка… Сгорит…

— Пусть хоть целый баран сгорит, не отпущу. Ну, какое завещание ты знаешь?

Шагдыр недовольно сопит, ему не хочется оставаться в юрте.

— Ну?

— Вы говорили: «Помни, если кто беден, значит такая у него судьба. Никого не надо жалеть, ни о ком не надо заботиться. Перед тем как дать кому-нибудь в долг, подумай, сможет ли он вернуть». Это первое завещание.

— Дальше…

— «Никогда не давай взаймы родственникам. Лучше дай чужим: скорее получишь, да еще и с выгодой».

— Правильно.

— «Скот оберегай как от волков, так и от чужих людей. В богатстве сила…»

— Молодец, Шагдыр… Ты и впрямь не дурак.

— «Лучше держать лишнюю собаку, чем бестолковую жену». Вы еще сказали, что бедные приходят, чтобы украсть, а богатые — чтобы породниться…