Доржи, сын Банзара - страница 14
Если Мархансаю кто-нибудь должен, он ночей не будет спать, пока не получит. А когда сам должен кому-нибудь — не торопится отдавать. Попросят у него: «Не пора ли вам, Мархансай-бабайхан, отдать мне полтинник?.. Ведь я же трижды его у вас заработал», — Мархансай насмешливо ответит: «Отдам, отдам. Разве будет такой день, когда тебе деньги не понадобятся? Разве будет такая зима, когда тебе сено не окажется нужным?.. Вот, может, будущей зимой получишь. Потерпи. Терпеливых бурхан-багша любит».
Говорят: «У Мархансая богатство во дворе, у Ломбоцыренова — в сундуке». И это правда: Мархансай не копит ни золота, ни серебра. По одежде его не отличишь от бедных соседей. Зимой он носит засаленную овчинную шубу, а летом — старый зеленый халат, посмеивается, что красивая одежда укорачивает жизнь. В доме у него все слуги — безродные сироты из других улусов: с такими меньше хлопот.
Мархансай издавна мечтал о батраке, который бы все умел и работал безропотно, не болел ни разу, не жаловался ни на голод, ни на холод.
И здесь Мархансаю повезло. Подвернулся такой человек.
Вот как он попал к Мархансаю.
Около дороги, ведущей в Селенгинск, лежит большой камень. Лежит он, говорят, с тех пор, как бурхан-багша создал землю. Люди назвали этот камень «Каменное седло». И вот однажды, три года назад, из Селенгинска вернулся Еши Жамсуев и рассказал, что камень перебрался через дорогу и лежит теперь на новом месте.
Ему не поверили.
— Однако, Еши, это не у дороги камень, а у тебя в голове какой-то камушек сдвинулся, — пошутил кузнец Холхой.
Улусники рассмеялись, а Еши обиделся. Но все же несколько человек, из самых любопытных, не удержались и поехали. Камень действительно лежал не там, где всегда. Он был повернут не к заходящему солнцу, как раньше, а к восходящему…
Среди улусников пошли тревожные толки, отправили посланцев в буддийский храм — дацан. Приехали пять лам[20]. К камню на молитву собрались люди. Ламы потребовали, чтобы жертвовали коров, коней, деньги. Они замесили тесто и стали раскатывать его на опрокинутых чугунах, чтобы от сажи и копоти тесто стало черное. Затем они слепили фигурки невиданных страшилищ. Это были не люди, не звери, не птицы. Они таращили на людей слепые бельма бумажных глаз. Из раскрытых пастей торчали красные тряпичные языки. Но когда все было готово для молебствия, появился мальчонка — пастушонок богача Ганижаба, из соседнего улуса.
— Я знаю, кто камень перетащил… Сам видел, — объявил он. — Вон дядька сидит…
Это и был Балдан.
Его подозвали. Тот плюнул на ладони и поднял камень.
Что делать? Ламы испугались: силач Балдан вылил им на костер дохода ушат воды. Надо как-то выкручиваться.
— У него нечеловеческая сила, — сказали они. — Он колдун. Надо отсечь ему руки.
Если бы не Мунко-бабай, плохо пришлось бы Балдану. Старик сказал:
— Почтенные ламы! Этот человек прославит наш улус. Сохраните ему руки…
Его поддержали все старики. Пришлось ламам уступить. Тогда они сделали из черного теста две огромные руки, слегка помазали их кровью Балдана и закопали в глубокую яму. Это было сделано ночью, при свете костров, под визгливую музыку трубачей из дацана.
А утром Балдана разыскал богач Ганижаб.
— Иди ко мне жить, — ласково сказал он. — Я буду одевать тебя, а ты — подсоблять мне в работе…
За ночь подобрел и Мархансай.
— Для тебя, Балдан, у меня найдутся и арса и овчина. Приходи ко мне жить…
Мархансай и Ганижаб знали: есть расчет держать работника-силача. Они даже поссорились из-за него. Балдан согласился жить у Мархансая. На то были у него свои причины. Об этом знала только Жалма.
И вот живет уже три года Балдан у Мархансая, работает за семерых. Мархансай иногда хвастается:
— Если бы не я, отрубили бы тебе руки, Балдан. Это я спас тебя, шепнул старикам.
Балдан слушает молча, не отвечает.
В улусе о Балдане ничего не знают. Поначалу пробовали расспрашивать его, кто он и откуда, но ничего не добились. И вот одни решили, что он стал таким молчаливым после пережитого горя, поговаривали даже, что он потерял всех родных; другие обвиняли его в гордости, а третьи сочувственно вздыхали — просто дураковат парень…