Доверенность на любовь - страница 17
Она попыталась разглядеть того, о ком говорила Валентина.
По тротуару, под стеной соседнего дома шел молодой высокий парень в бежевом костюме из плащевки. На его шее лихо был закручен белый шарф, а черная рубашка отливала шелком на солнце.
— По-моему, он слишком экстравагантен и молод.
— Да ты посмотри как он идет! Ни на одну женщину не посмотрит. Значит, его можно застать врасплох.
— Только зачем? — вздохнула Оксана. — Наверное, и он козел.
— Если он козел, то это по твоей части, — улыбнулась Валентина Курлова. — Может, ты поживешь с ним годик или два, а потом за ненадобностью передашь мне?
— По-моему, своего Виктора я тебе не предлагала, — нахмурилась Оксана.
Валентина разобиделась:
— Я учу тебя жить, а ты не хочешь меня слушать. По-моему, так неприлично.
— Ты хочешь, чтобы я жила так, как живешь ты?
— А почему бы и нет? По-моему, если живешь и никому не мешаешь, а доставляешь одни удовольствия, то тебя не за что корить. Вернее, меня не за что корить, — улыбнулась Валентина, поняв свою ошибку.
Наконец-то Оксана решила возразить ей по-настоящему:
— По-моему, ты живешь не по правилам игры.
— А каковы же, по-твоему, правила?
— Только ты, Валентина, пожалуйста, не обижайся, ты же знаешь, как я тебя люблю. Но если сравнивать тебя с шахматистом, то ты ведешь сеанс одновременной игры со всеми, кого в состоянии вместить зал.
— Может быть, — согласилась Валентина и самое странное — ничуть не обиделась.
— В конце концов, на такое способен только великий гроссмейстер.
— А я не рвусь в чемпионы по шахматам.
Оксана робко улыбнулась.
— Да ну его, не будем ссориться из-за мужиков. Они этого не достойны. Ой, — спохватилась Оксана, — я должна была ехать на работу.
— Да ты совсем очумела! Сегодня же суббота. Или у вас работают даже по выходным?
Оксана совсем потеряла счет времени и взглянула на часы.
— Да, мы с тобой заболтались. Уже три часа дня.
— Ты хочешь сидеть дома? — поинтересовалась Валентина, поднимаясь из-за стола.
— Нет, я с удовольствием куда-нибудь поехала бы.
— Тогда я предлагаю тебе великолепное времяпрепровождение. Ты давно загорала?
— С прошлого отпуска.
— Никогда не понимала москвичей, которые загорают только выехав к морю. Наше солнце ничуть не хуже южного. Во всяком случае, оно одно на всех и загореть на берегу речки можно ничуть не хуже, чем у моря. Поехали со мной, — предложила Валентина.
— Куда?
— Я знаю одно великолепное место на берегу Клязьмы.
— Наверное, там ходят толпы мужчин.
— А вот тут ты ошибаешься. Я всегда занимаюсь чем-нибудь одним — или ловлю мужиков, или загораю. Если я решила сделать немного более темной свою кожу, то выберу такое место, где можно это осуществить без постороннего вмешательства.
Оксане еще не наскучило чувствовать себя вольной птицей, способной распоряжаться своим свободным временем как угодно. Она извлекла из чемодана купальник и флакон с кремом.
Машина у Валентины была не ахти какая — старая «лада». Но зато содержала ее одинокая женщина в идеальном порядке. Вернее, содержали ее в порядке два ее любовника, которых она обычно использовала в качестве шоферов. Но в теперешней ситуации Курлова сама села за руль.
— Девишник, так девишник, — определенно сказала она.
Оксане сразу же показалось страшно душно в машине, которая простояла целый день на солнцепеке. Но лишь только Валентина выехала за город, как в салоне посвежело. Пахло скошенной травой, полями, лесом.
Женщины выехали на Ярославское шоссе. Слева показались веселые луковки церквей семнадцатого века, трогательные и милые в своей безыскусности.
— Купаться я тебе не предлагаю, хоть и это неплохо.
Оксана чуть не вскрикнула, когда Валентина без всякого предупреждения пересекла разделительную полосу и съехала по крутому откосу на сельскую проселочную дорогу. За машиной потянулся густой шлейф пыли. Валентина попросила закрыть окна. Но все равно пыль уже скрипела на зубах, покрывала вспотевшее лицо.
— Наверное, придется все-таки искупаться, — вздохнула Валентина.
Они объехали разбитое на маленькие пятачки поле. Повсюду была натянута колючая проволока, вкопаны столбы. Кто-то из новых землевладельцев отличился, поставив на своем участке сторожевую вышку и обнеся его жестяной, непреодолимой высоты изгородью.