Довмонтов меч - страница 18

— Подари ты ему, — шепнула тогда Анна, — видишь, как мучается!

Хорошо же он отплатил Довмонту за этот подарок!

— А помогает нам погода, князь, — сказал на третий день пути воевода. — Хаживал я и прежде этой дорогой, но столь быстро полоцких земель не достигал. В другие годы путь этот и вовсе не бывает проезжим.

Лазутчики, которых воевода регулярно высылал вперёд, докладывали: впереди всё спокойно. Дважды попадались им небольшие шайки разбойников. Первую изрубили псковичи — за теми разбойниками давно уже охотились, много зла они причинили и путникам, и окрестным сёлам. Сопротивлялись разбойники остервенело, потому и были изрублены. Вторые, наоборот, сдались сами и даже вызвались проводить более коротким путём. Дорога была проложена вокруг великих болот, из-за суши можно было пройти через недавние топи насквозь. Люди эти были не из пропащих — обычные мужики-горемыки из ближнего селения, которое дотла сожгла другая шайка, делавшая набеги с Полоцкой земли. Всё их нажитое добро увели, угнали и жён с детьми, и скотину. Но шестеро мужиков ловили рыбу на озере и спаслись. А теперь стали промышлять на большой дороге. Они запросились в псковское войско, воевода согласился их взять, но Довмонт на всякий случай велел за ними присматривать. Главное — подойти неожиданно, самим не попасться в ловушку, а потому ни за что их вперёд себя не пускать, чтобы никто не сумел донести Гердене.

Вместе с князем в соборе Святой Троицы крестились все его люди.

— При крещении душа человеческая обретает Господа, тело — сосуд, в котором душа содержится, как бы рождается заново, и потому следует взять тебе, князь, новое имя. Сегодня день памяти святого Тимофея Газского, сотворившего множество добрых дел, а потому советую взять его имя. И будет он тогда твоим небесным покровителем, — так наставлял его отец Кирилл, священник.

Слова его звучали и сурово и добро, а смотрел он на князя так, словно видел все его прошлые дни и предвидел будущие.

У народа литовского были свои старинные боги. Род Довмонта, как и многие другие роды, поклонялся небесному громовержцу Перкунасу. Знающие люди утверждали, что Перкунас — тот же старый, свергнутый бог русичей, которого те называли Перуном.

Литовские князья издавна женились на русских. И когда русская жена молилась своему Христу, ей не мешали. Но сыновей, едва они начинали уверенно бегать, отдавали на воспитание мужчинам. В туманной памяти о первых годах у Довмонта всплывали рассказы матери о подвигах и жертве Христа. Она даже в храм его приводила. Да и сам он несколько раз с любопытством заглядывал. Однако больше доверял оберегам. Только не уберегли они его от несчастий.

После крещения его воины получили тоже новые имена. Странно, смешно, непривычно звучали они — на них откликались те же люди, только под рубахами у них теперь были кресты. Один лишь дядька Лука остался при своём христианском имени. Правда, чтобы не путать его с другим Лукой, псковичом, уличанским старостой, ему уже дали прозвище Лука Литвин.

В тот же день, ближе к вечеру, Довмонт навестил немецкого рыцаря. Рыцарь лежал в доме у молодой вдовы. Муж её, как сказали князю, был зимою убит такими же рыцарями на Псковской земле. У вдовы была девочка лет семи. Она занималась рукоделием, одновременно отгоняя берёзовой веткой мух от воспалённого тела рыцаря. Немец глаз не открыл, хрипло дыша, он лишь негромко постанывал.

— Ты его береги. Жив будет, награжу, — сказал ей литовский князь.

— Всё, что бусурманами велено, всё исполняю, — отвечала молодая вдова, скорбно опустив глаза. — Только боюсь, он не жилец.

— Что ещё за бусурмане? — удивился Довмонт.

— А лекари бусурманские — старик да этот, с разбойничьей рожей.

— То не разбойник, то его ученик и толмач.

Навестил он и мать. Мать едва вставала, но счастливо улыбнулась, увидев его.

— Покажи-ка крестик, — попросила она его, словно малого ребёнка.

Он тихо засмеялся, обнажил грудь, и она перекрестила его.

— Да помогут тебе святые угодники. Ежели Евпраксия станет проситься с гобой, ты её послушай, — сказала она на прощание, — возьми сюда. И себя, себя побереги.