Довмонтов меч - страница 26

Довмонт со своими двумястами воинами уходил от города, чтобы как можно дальше от посада выйти на главную дорогу, которая вела к городским воротам. Шли они медленно, почти ощупью. Седоусый вместе с Василием двигались первыми, за ними — сам князь, а следом и вся дружина.

Седоусый несколько раз слезал с лошади, осматривал землю, почти что обнюхивал её, снова садился на лошадь, а потом и вовсе решил идти рядом с нею пешим.

— Я ж только днём тут ездил, — виновато оправдывался он, — а чтоб ночью да в тумане — можно и дорогу упустить.

Этого Довмонт боялся не меньше, чем выйти прямо на лагерь Гердени.

— Не долго ли мы идём? — не выдержал наконец и Василий. — Смотри, ежели дорогу упустим.

— Что делать: твой меч, моя голова, — ответил седоусый. — Земельку понюхаю и скажу.

Он зачерпнул пригоршню слегка влажноватой земли, в самом деле понюхал и покачал головой:

— Не тут.

Пройдя ещё немного, седоусый снова остановился и снова зачерпнул землю.

— Пришли, — сообщил он Василию с князем и тихо рассмеялся. — Нашёл я дорогу, не потерял. По ней овец взад-вперёд гоняют, и она вся пропахла. — Он уверенно топнул ногой: — Вот она, дорога, стоим на ней. За поворотом роща.

Небо уже стало немного светлеть. Довмонт посмотрел туда, куда показывал седоусый, и увидел выделяющуюся в тумане тёмную стену. То был небольшой лес. Там можно было устроить короткий отдых.

Горожане ещё спят, а неподалёку за стенами начинается жизнь. Чьей-то корове медведь вырвал бок, хозяин успел вовремя зарезать её и везёт тушу на торг. Кто-то набрал молодых опят и грузит кузова на старую, с обвислой спиной, неспешную кобылу. С рассветом он уже у ворот, чтобы задолго до дневной жары удачно расстаться с добычей. Другие везут бьющую хвостами рыбу в корзинах, третьи — летние овощи, а кто решил, что самое время выгодно продать своё рукомесло, — грузит на воз плетёные кузова, белёные холсты. На торгу можно купить всё — от жеребёнка, который пока бежит свободно рядом с кобылой-матерью, до кольчужных рубах, кожаных подшлемников и могучей булавы с массивным навершием, из которого во все стороны торчат шипы.

У многих горожан хотя и есть свои огороды, да руки не доходят до землицы, всякий занят своим делом, при котором в городе состоит. Они тоже просыпаются, едва светать начинает, готовятся к началу торга.

А когда ночная стража, совершив последний обход, оповестит о начале дня, открываются дубовые, обитые железом ворота и начинается всем привычная жизнь.

В это утро в Полоцке жители просыпались спокойно. Князь Герденя увёл дружину к дубравам, что росли вдоль Двины. Князь собирался в полдень пойти на Псковскую землю. Он поджидал лишь нескольких бояр, которые задержались со своими дружинами. К походу Гердени полочане относились по-разному. Те, у кого были родственники на Псковской земле, — не одобряли.

— Нам что, своей земли мало, — ворчали они, — всё им, князьям, неймётся, всё на чужое зарятся.

Псков и Полоцк как-никак были соседями, хоть и лежали между ними безоглядные топи, а с соседями воевать негоже.

Но были и другие — те, что пришли в город вместе с Миндовгом и Герденей.

Они понимали, что лучшего времени повоевать Псков нет. Псковичи князя своего прогнали, он ушёл с дружиною к отцу, умываясь слезами. Отец же — великий князь Ярослав Ярославич, брат Александра Невского, скорее не по заслугам получил великое княжение, а по старшинству. И стоит он теперь где-то за Владимиром, хоть приняли у себя новгородцы его княжение. Так что те, кто уходит в поход, с пустыми руками не вернутся. И добра привезут, и людишек пригонят, а то и вовсе присоединят к Полоцкой земле псковские угодья.

Литовский то ли боярин, то ли князь, который приближался не то чтобы слишком быстро, но нельзя сказать, что и не спеша, к городу по дороге в окружении десятка двух дружинников, тревоги не вызвал. Стражники увидели его издалека. В эти дни много литовских бояр присоединялось к войску Гердени. Подъедут, спросят князя, а им ответят, что Герденя у дубрав. Они и повернут туда. А могут заглянуть и в город: перед походом мало ли у кого какие надобности.