Дождь - страница 8
По улице пройдёт похоронный оркестр и сыграет тебе траурный марш. В нём не будет слёз, а только сожаление. Трубач будет петь, а барабанщик разобьёт витрину. Червяк продолжит своё дело. Когда он покончит с тобой, он совьёт кокон, заберётся в него и будет спать до весны. А весной его прекрасные крылья подарят кому-то клочок неба.
День рождения
Серега стоял у дверного глазка и смотрел на день рождения с подозрением. Он — день рождения, а не Серега — был толстым, круглым и юбилейным. Пускать день рождения на порог не хотелось — он был тридцатым, и Серега четко понимал — откроешь дверь, и все. Хана. Назад уже дороги нет. Серега глубоко вздохнул, и дернул на себя ручку.
— Серега! — радостно загудел день рождения, вламываясь в квартиру. — Сколько лет! Совсем большой! — и радостно ущипнул Серегу за щечку. — Сладкий! — и дернул на кухню.
Серега уныло пополз следом.
— Варенье, варенье, варенье…, - день рождения ползал по полкам. — Непорядок у тебя, Серега. Плохо гостей встречаешь! Ты осознаешь, что все прогрессивное человечество день рождения с вареньем ассоциирует, а ты — нет? И как нам теперь жить? А? Это ж трагедия!
— У меня вискарь есть, — буркнул Серега.
— Он же не сладкий! — радостно отозвался день рождения, звеня стаканами и булькая горлышком бутылки. — Он же не ложкой! Но хорошо! — и сочно рыгнул.
— Ты надолго? — полюбопытствовал Серега.
— Да на день! — беззаботно махнул рукой день рождения.
— А кажется, что на всю жизнь, — печально цыкнул зубом Серега. И немедленно выпил.
Полет Когда в самолет врезалась подозрительного вида старушка на метле, командир экипажа заслуженный летчик первого класса Озимов пил эсперссо из тонкой фарфоровой чашки, и наслаждался моментом. Старшука на метле гармонию явно нарушала.
— Разлетался тут, понимаешь! — на уровне ультразвука завизжала старуха, прилипшая к лобовому стеклу.
— Вы, простите, кто? — удивился Озимов, но кофе пить не прекратил: командир был мужественен и невозмутим.
— Летают тут, всякие, прут, куда непопадя! — не унималась старушка.
— Не непопадя, а строго по курсу! — возмутился Озимов, и гневно помешал сахар ложечкой.
— Кофей хлебаешь, дармоед? — озверилась старушка. — А даме, понимаешь, даже сесть не предложил. Вот я тебя сейчас в лягушку превращу!
— У нас — два кресла. Во втором мирно спит и ждет своего часа пилот второго класса Крылышкин. Не мешайте пилоту спать, — поставил старушку на место командир экипажа. — У вас летные права есть?
— Какие такие права? — нахмурилась старушка.
— Вы — малая авиация, у вас права должны быть, полетный лист, навигационное оборудование и рация для связи с Землей. У вас все это имеется? За отсутствие всего вышеперечисленного штраф полагается.
— Милок, да ты что, зачем, какие права? — резко потеплела старушка. — Не нужны они нам.
— Нужны, — Озимов был неумолим. — И паспорт.
— А ВОТ ФИГ ВАМ! Врешь, не возьмешь! Уноси, родная! — завизжала старуха, и, рассекая облака, скрылась вдали.
— Что, уже? — зашевелился в кресле пилот второго класса Крылышкин.
— Нет, не уже, и даже очень нескоро. Спите Крылышкин, ваше время еще придет, — успокоил его командир.
— Ну и слава богу, — вздохнул Крылышкин. И заснул.
До вторника оставалось еще два часа.
Суп
Суп варился долго, три дня. Мальчиков и девочек для него остро не хватало.
— Мерзкие нынче времена, — ведьма в соломенной шляпке помешала варево поварешкой. — Кулинария гибнет на корню, можно сказать.
— Демографический вопрос — это весч! — мерзко хихикнула колдунья в розовых тапках.
— Вот ты смеешься, а у нас — опять консервы! — обиделась ведьма в шляпке, и высыпала в суп девочек в томате: те упорно не хотели тонуть и всплывали.
— Вишь, что твориться? — возмутилась ведьма. — Бракованный продукт поставляют. Без мозгов! Они ж даже утонуть в супе нормально не могут.
— Да ладно тебе! — колдунья в тапках опять хихикнула. — Это ты от старости. А я вот считаю, что надо идти в ногу с веком! — и храбро откусила огурец.
— Вы, конечно, простите, но у меня замечание есть, — из супа всплыл мальчик.
— Консервированный? — с подозрением спросила в шляпке.
— Натуральный! — обиделся мальчик в супе.