Драма династии Стюартов - страница 40

Каким же монархом предстояло стать такому принцу? Неудивительно, что большинство биографов и историков едины в том, что Карл I был «прискорбным образом негоден» к монархической власти. «Несмотря на свой ум и культурное развитие, Карл не умел общаться с людьми. В социальном плане он был бестактным и неуверенным в себе… а в общественных делах был редко способен создать благоприятное впечатление», «Карла можно считать куда более привлекательным человеком, чем его отец, но как правитель он был куда хуже» — вот самые устойчивые мнения об этом короле. Безрассудный и невезучий игрок, однозначно уверенный в правильности своих принципов, он готов был скорее стать мучеником, чем поступиться ими. Его «мученичество» выражалось и в пассивных страданиях. Примечателен такой эпизод: однажды карета Карла попала в страшную грозу, но он продолжал путь, несмотря на предложения укрыться и переждать. Все восхищались его выдержкой, а сам он заметил: «Бог испытывает нас, чтобы проверить наше терпение, которое он дает, чтобы выдержать эти испытания».[83]

Романтическая и трагическая аура, окружающая образ Карла Стюарта, отнюдь не делает из него великого короля. «Мягкий и добрый государь, который не знал, как быть или что нужно сделать, чтобы быть великим» — такова, безусловно преувеличенная в первой части, характеристика его правой руки архиепископа Кентерберийского Лода.[84] Распространенные клише истинного джентльмена и отважного рыцаря тоже не придают ему величия. Карл безрассудно, не размышляя о последствиях, проиграл в кровавом политическом конфликте в Англии середины XVII века, именуемом «Английской революцией», или «Великим мятежом». Конфликте, в глубинных причинах которого он не был по большому счету виноват, но предотвратить или хотя бы смягчить который мог попытаться. Но сделано это не было. Возможно, именно поэтому перед Вестминстером сейчас красуется фигура его главного политического противника и победителя — Оливера Кромвеля.

Судьбу Карла Стюарта во многом определила Тридцатилетняя война, в начале которой Яков I тщетно пытался играть роль миротворца. Вообще свое название эта долгая и разрушительная война получила уже в процессе своего завершения. В мае 1648 года один из делегатов мирного конгресса в Вестфалии упомянул о «Тридцатилетней войне». Во время подписания Вестфальских договоров, положивших конец войне в октябре 1648 года, в германских землях распространялись памфлеты под общим названием «Короткая хроника Тридцатилетней войны», которые не только освещали основные даты и места главных военных событий, но также давали сведения о численности человеческих жертв и разрушений. А в 1649 году английская еженедельная газета «The Moderate Intelligencer» начала публиковать серию статей, озаглавленных «Обзор последней Тридцатилетней войны в Германии» («An epitome of the late Thirty Year’s war in Germany»).[85]

Выходит, название европейскому конфликту, потрясшему континент, было дано почти одновременно в германских землях, где в основном происходили военные действия, и в Англии, которая меньше других европейских государств принимала непосредственное участие в войне. Но этот факт не столь уж парадоксален. По сути, Тридцатилетняя война превратилась в «европейскую гражданскую войну»; в 1640 году, когда на континенте еще шли военные баталии, на Альбионе начались серьезные политические потрясения. Они имели общеевропейское значение и оказали влияние на дальнейшее развитие Европы; в их процессе создавалась одна из форм правового государства Нового времени.

Еще до восшествия на трон Карл вместе с Бекингемом принадлежал к «военной партии» при дворе. Большое значение здесь имели, как и на всем протяжении его небольшой жизни, чувства Карла — вспомним хотя бы романтическое путешествие в Мадрид.

Этим четверостишием, которое стали распевать под гитару, испанский драматург, поэт и прозаик Лопе де Вега отметил прибытие в Мадрид в 1623 году английского принца.