Древнегреческая философия - страница 7

Исходя из описаний жизни, Ксенофана можно назвать настоящим философом, ведь он не стремился к богатству, был безжалостен к праздным в своих сатирических стихах, был погружен в созерцание идей. Будучи осторожным, не спешил называть свои идеи истинными, утверждая, что ничего нельзя знать достоверно. Его вклад в методологию науки обуславливается разделением «знания по мнению» и «знания по истине». В обществе всегда царит первое, т. к. люди больше доверяют слухам и любят сплетни. Состояние его души Аристотель описывал фразой: «Вперив свой взгляд в беспредельное небо, он объявил, что единое Бог».

Ученик Парменид продолжает логическую линию философствования своего учителя. На его примере мы можем увидеть всю абсурдность, до которой дошёл европейский рационализм, которым так кичатся экономисты и политики. Парменид не просто предостерегал от доверия чувственному восприятию, он его полностью отрицал, абсолютировав рациональное познание. Рационализация всего и вся к добру не приводит, и европейская мысль, отринув чувства и положившись только на собственный разум, начала хладеть к самому человеческому бытию, ценности скукожились и омертвели.

Парменид отрицал существования небытия и приводил следующие доводы:

1) Что существует – может быть мыслимо.

2) Что не существует – не может быть мыслимо.

Пойдём от противоположного и помыслим о летающих розовых единорогах. Значит ли это, что они существуют? Следуя логики Парменида – да. И это выглядит, мягко говоря, фантастично.

Парменида сложно назвать материалистом или идеалистом. Он статист. Утверждает, что изменение является логически невозможным, исходя из двух своих аргументов. Парменид доверяет только разуму, а если видимое противоречит ходу его мыслей, то неверны ни мысли как можно было бы предположить, а видимое чувствами. С бытовой стороны отношений между людьми, где мимика часто бывает наиграна, а чувства показными, такой подход ещё можно было бы принять. Но в науке видимое должно приходить в соответствие с пониманием мышления, иначе возникает диссонанс – человек отрицает мир. Такой подход с большим натяжкой можно было бы приписать субъективному идеализму, в котором идеализируется совершенство человеческого разума, но взгляды философа на шаровидное мироздание-бытие и полное отрицание внешнего восприятия разума несколько противоречат и этой модели.

Наконец пиком абсурдности абсолютирования рационального над чувственным становятся идеи Зенона, который защищая Парменида попытался доказать логическое невозможность изменения. Вот только у него получился парадоксальный пример, в которым Ахиллес, догоняя черепаху в соревновании по бегу, постоянно отстаёт от неё. Даже когда он бежит в 50 раз быстрее черепахи за это время черепаха успевает пройти 1/50 пути и двинуться вперёд Ахиллеса. Мышление грека не предполагало, что Ахиллес и черепаха бегут постоянно с разной скоростью по одной траектории, Зенон продолжал настаивать, что черепаха всегда будет впереди. Он хочет доказать, что пространство делимо, а поскольку оно делимо, то нельзя достичь определённой точки в пространстве, когда другой переместился из этой точки раньше. Зенон считает, что пространство можно разделить на множество мелких частей, где черепаха всегда будет частью пространства впереди. В дальнейшем математики доказали через предельные интегралы, что даже при условии того, что Ахиллес ждёт движения черепахи, он её догонит. Так элеатам не удалось доказать, что движения нет. А. С. Пушкин выразил это в четверостишьи.

«Движенья нет!

Сказал мудрец брадатый,

Другой смолчал,

Но стал пред ним ходить».

Отсутствие «пустоты» межу веществами в наше время тоже опровергнуто: рассмотрев строение атома, мы увидим «просветы» электронов.

Эмпедокла и Анаксагора называют философами третьего поколения. На момент их жизни существовало 2 противоположных учения Парменида и Гераклита, Эмпедокл первым высказал идею о «золотой середине»: существуют предметы подверженные постоянному изменению и неизменные. Тем самым он выбрал роль некоего примирителя двух враждующих школ. Именно он достиг новой ступени в понимании мира. Теперь он не ищет первооснову в какой-либо одной стихии, а соединяет все 4. Стоит отметить, что он рассматривает начало мира не действием самих стихий, а их безликими корнями, в которых свойства каждой ещё не проявляются. Он называет их достихийными элементами, которые изначально были заложены в фундаменте бытия. Корни не возникают и не уничтожаются, и то и другое присуще только их комбинациям, которые проявляются в мире через вещи природы. При этом он ошибочно полагается на волю Случая в механизмах мироздания, мало уделяет внимания Необходимости, которую тем не менее признает.