Древняя Русь и Скандинавия - страница 24
.
Единственным действительно привлекательным предметом на востоке была пушнина, добыча которой – охотой или обменом с местным населением – была уже давно налажена. Установление регулярных контактов со странами Западной Европы[131] и выход к крупнейшим торговым магистралям и портам североморского региона и Ла-Манша требовали существенного расширения объема поставок ценных мехов[132]. Пушнина и рабы пользовались неограниченным спросом в Западной Европе и ценились весьма высоко. Рабы добывались во время грабительских набегов на прибрежные города и поселения самой Западной Европы – в них обращались захваченные жители этих селений[133]. Пушниной же изобиловал север Восточной Европы. И именно сюда двинулись многочисленные отряды искателей богатства и славы.
Главной формой взаимодействия между скандинавами и финскими племенами была меновая торговля[134], память о которой сохранилась в некоторых повествованиях саг[135]. Вероятно, уже в это время образуется сеть пунктов, где происходили сезонные встречи скандинавских торговцев, при случае всегда готовых применить силу, и местного населения: возможно, именно этой цели служили возникавшие финские городища— около их укреплений мог происходить торг. Одним из таких торжищ первоначально могла быть и Старая Ладога. Усвоение скандинавами финского наименования речки, при впадении которой в Волхов и возникло это поселение, в качестве названия самого поселения— фин. Alode-jogi > др. – сканд. Aldeigja (в скальдических стихах; позднее – Aldeigjuborg)[136], говорит как о первичности финно-скандинавских контактов в этом регионе, так и о значительной роли финского населения в реализации этих контактов.
Другой сферой взаимодействия скандинавов и финнов было участие последних – в качестве проводников по труднопроходимой местности – в освоении скандинавами сильно разветвленной сети рек, озер и речушек к востоку и югу от Ладожского озера и в открытии системы водных путей, ведущих на Волгу. Отголоски такого «сотрудничества», возможно, сохранились в рассказах саг о древних временах, действие которых происходит на Северо-Западе Восточной Европы и в которых настойчиво повторяются «финские» мотивы, причем в них финны не всегда выступают в качестве злых колдунов[137], но оказываются и помощниками, излечивающими героя-скандинава от ран, и проводниками в незнакомой местности[138].
Важнейшей вехой в процессе формирования Балтийско-Волжского пути было основание Ладоги – скандинавского форпоста в месте перехода от морской системы коммуникаций к речной[139]. По новейшим данным, древнейшие постройки Ладоги относятся к 750-м гг.[140], и на начальных этапах своей истории Ладога обнаруживает непосредственные контакты с Южной Ютландией, а через нее – с Фризией[141]. В ранних слоях Ладоги присутствуют следы и финского населения[142]. Очевидно, однако, что само ее возникновение является результатом того, что скандинавы регулярно и в немалом количестве оказывались в этом стратегически важном пункте, и свидетельством того, что в первой трети VIII в. участок пути от Финского залива до, как минимум, Ладоги был освоен. Вероятно, известен был в это время и следующий – Волховский – отрезок пути вплоть до Ильменя. Однако длительное, около столетия, изолированное существование Ладоги – единственного вплоть до середины IX в. протогородского центра на Северо-Западе Восточной Европы – говорит, во-первых, о том, что пути далее на юг использовались еще не столь интенсивно, и, во-вторых, что ее основание не было результатом местного развития: она возникла как узловой пункт, завершавший на востоке балтийский отрезок трансъевропейской торговой магистрали, начинавшейся в Южной Ютландии, но сам путь еще не стал действовать на всем его протяжении.
Вторая половина VIII в. – время выхода скандинавов на Верхнюю Волгу, что фиксируется выпадением первых кладов восточного серебра на Северо-Западе Восточной Европы. В Ладоге и ладожской округе найдено несколько кладов дирхемов, датируемых по младшей монете 780-ми гг.[143]. Эти клады невелики по размерам, но само их появление, а также наличие скандинавских граффити (слов и отдельных знаков) на монетах Петергофского клада (первые годы IX в.)