Древо скорбных рук - страница 9

— Привет, дорогой…

Далее последовал обмен слащавыми словесными нежностями.

Бенет не могла не ощутить болезненного укола в сердце из-за того, что имя Джеймса ни разу не было произнесено. Он успокоился, перестал плакать, но зато, обмякнув, тяжело повис у нее на руках и дышал все более сипло.

— Да, полет прошел замечательно. У путешествий по воздуху главное преимущество в том, что они не длятся долго. Едва села в самолет, и вот ты уже на месте. Меня встретили и привезли сюда с шиком. Ровно в десять утра, минута в минуту. Ты лучше позвони снова завтра. Обязательно. Буду ждать. А пока — до свидания.

Мопса повесила трубку и уставилась на Бенет, прижимающую к себе сына. Ресницы ее часто заморгали. По прошлому опыту Бенет знала, что это предвещало резкую смену настроения.

Внезапно Мопса заговорила, но уже визгливым тоном, торопливо выбрасывая фразы, хотя безумия не ощущалось в ее речи.

— Я не была тебе хорошей матерью, Бриджит, я это знаю. Я пренебрегала тобой, не уделяла тебе достаточно внимания. Но я была больна. Я была больна задолго до того, как ты и твой отец это поняли. Все случилось из-за гормонов, которых я вдруг лишилась. Без них я начала сходить с ума. Я забыла, что я твоя мать, что я жена своему мужу. Я разрушила семью. Можешь ли ты простить меня?

Такие эмоциональные всплески повторялись раз от разу, ничего нового в них не было, и они всегда крайне смущали Бенет. Во-первых, ей нечего было ответить на эти истерические самообвинения. Во-вторых, во время таких припадков мать обращалась к ней по имени, которое она ненавидела с детства. Она считала, что ее так назвали в насмешку, в честь ее полной противоположности — популярной тогда сексапильной французской актрисы. Большей глупости и более жестокой шутки, как казалось подрастающей девочке, родители ее не могли придумать. Бенет была худой, угловатой, с жесткими темными волосами. Каково ей было постоянно объяснять появляющимся в ее жизни новым знакомым и приятелям, что ее назвали в честь Брижит Бардо?

Она сама придумала себе имя Бенет, и на «Бриджит» перестала откликаться. В упорной борьбе она отстояла свое решение. Отец смирился, но у матери прежнее имя часто срывалось с языка.

— Можешь ли ты простить меня, Бриджит? — повторила Мопса.

Мать стояла перед ней, жалкая, сникшая, безмерно одинокая, жаждущая хоть капли любви и сочувствия. У нее даже дыхание стало таким же прерывистым, как у Джеймса.

Хранить молчание и дальше было невозможно. Из одного состояния Мопса легко могла перейти в совсем иное, причем происходило это неожиданно, без какой-либо прелюдии. Просто в мозгу щелкнет и переключится какой-то невидимый тумблер.

— Мне нечего прощать. Ты была больна. И, кроме того, ты вовсе не была плохой матерью.

Прижимая к себе Джеймса, Бенет протянула другую руку и обняла мать за плечо. Она заставила себя это сделать. Мопса дернулась и мелко задрожала, словно напутанное животное.

Бенет поцеловала мать в щеку. Кожа ее была горячая, сухая, а в водянисто-голубых глазах светился разум.

— Мне нечего тебе прощать, поверь, — повторила Бенет. — Давай забудем все, что было. Давай… постараемся.

— Я все сделаю для тебя… В мире нет ничего такого, чтобы я тебе не достала… Все для твоего счастья.

— Я знаю.

Бенет осторожно разжала объятия, дотянулась до телефона, набрала номер врача.

— У него круп.

Безмерное облегчение, которое ощутила Бенет, готовая броситься на шею доктору Макнейл, по силе чувства могло последовать только после глубокого отчаяния, владевшего ею до диагноза врача.

— Я думала, что этим болели дети в викторианскую эпоху.

— Так было. Но болеют крупом и сейчас. Только современная медицина в состоянии сделать для бедных детишек гораздо больше, чем тогда. — Никак не желая пригасить эйфорию, охватившую успокоенную мать, доктор все же из осторожности прибавила гирьку к грузу, который Бенет уже собиралась сбросить с плеч. — Я все-таки советую положить его в больницу.

— Разве это необходимо?

— Это было бы правильнее. Там есть все оборудование для подобных случаев. Не думаю, что здесь вы смогли бы держать его в помещении, постоянно наполненным горячим паром. Ведь я права?