Друг другу вслед - страница 27
— Павловка далеко? — поинтересовался Игнат.
— Да вот она, через тракт. Городьбой соседствуем, — сказал Кольша. — Архангелка в нескольких верстах, за лесом. А прямо на закат — Белая.
— Кто же вы, хлеборобы или мастеровые?
— Стеклодувы, понимай, — строго молвил Кольша. — Через одного, не реже.
— А теперь чего надуваешься?
Павловский, что пристал к ним, загоготал было во все горло и смолк, будто подавился под суровым взглядом Кольши. «Крутенек, ничего не скажешь!» — отметил Нестеров.
Тоненькая, с пепельной косой девчонка выступила из-за угла, теребя пройму ситцевого сарафана, робко сказала:
— Коль…
— Ну, чего тебе? — грубовато кинул парень и еще теснее свел брови на продолговатом, в конопинах лице.
— С дядей Евстигнеем не говорил?
— Вот прилипла! — Кольша досадливо поморщился. — Думаешь, просто? У него, у комиссара, и без того забот полон рот. С нашим братом, служивым, никак не разделается!
— Вы о чем, если не тайна?
Девчонка диковато посмотрела на Игната, глыбой вставшего на дороге, и что-то словно кольнуло его в самое сердце.
— Так в чем все-таки загвоздка?
— Понимаешь, комиссар, хочет Натка в медсестры, а лет ей кот наплакал. Нет и семнадцати.
— Ну-ну, стеклодув, ну-ну. Сам-то далеко ли ускакал? — Игнат помедлил, соображая. — Ладно, разговор с Евстигнеем за мной. В крайности, при усольском штабе найдем опору.
— Спасибо, — прошептала Натка и быстро пошла, потом помчалась вприпрыжку по улице.
«Хороша! А что парня в краску ввел, негоже, — упрекнул себя Игнат. — Или перед девчонкой захотелось порисоваться?»
— Вот и мой дворец золотой, — сказал Кольша, указывая на избенку под просевшей соломенной крышей. Он вдруг смешался, дернул носом. — О записи бабке ни гугу. Слез не оберешься. У них ведь глаза на мокром месте.
Баба Акулина ждала около ворот, угловатая, костистая, в черном вдовьем платке. Она с беспокойством оглядела внука, спросила, где пропадал.
— На реку бегал с ребятами, — беззаботно отозвался он. — Иду обратно, а навстречу Евстигней. Так, мол, и так…
— Знаю, где он тебе встрелся! — бабка погрозила ему кулаком. — Говори правду, Кольша!
— Вот пристала: говори да говори… Ты б лучше о госте позаботилась… Из Москвы!
Она спохватилась, пригласила в дом, захлопотала. Первым делом нарезала крупными ломтями пшеничного хлеба, поставила перед Игнатом пахучий липовый мед в червленой чашке, поклонилась:
— Ешь, милок. А там и яишенка поспеет.
У Нестерова, голодного не первый день, зарябило в глазах. Он долго сидел, не притрагиваясь к угощению, двигал желваками. Подперев голову рукой, с мягкой грустью глядела на него баба Акулина.
— Трудно у вас?
— Осьмуха, и той скоро не будет, — с трудом вымолвил Игнат.
После недолгого, но сильного дождя снова засияло солнце, посеребрило пробегающую по озеркам и лужам легкую зыбь. Омытые вязы и дубы дымились точно ранней весной, и лишь густотравье в россыпи незабудок напоминало о близком развороте лета.
Кольша и Игнат, проводив до штаба самый дорогой и весомый «гостинец» — две горные пушки, пулеметы, винтовки и патроны, возвращались в Ахметку. Отшагали верст десять, впереди оставалось почти столько же. Миновав просторный Табынский луг, они присели на затененном бугорке, запалили Кольшин самосад.
— С бабкой беда, — озабоченно сказал Кольша. — Кто-то трепанулся-таки о записи… Вчерась такой был сыр-бор… — он умолк, по его продолговатому лицу прошла тень. Потом завел о другом: — В Нагадак не наведаемся? Гареев еще взвод сколотил, башкирский!
«Эвон куда шагнула революция, во все края, — рассуждал про себя Игнат Нестеров. — Правда, нечисти многонько. Дутов с Красновым, япошки в Приморье, но главная драка определенно позади, а там, с новым солнцем, — бой за сталь, за хлеб, за свет в окнах и сердцах…» Он внезапно чертыхнулся. Не повезло ему этой весной, нет. То, ради чего ехал из Москвы, делали другие…
— Идем, — тусклым голосом сказал Игнат, поднимаясь.
Вот и Ахемтка — горсть черных изб в кружеве кособокой городьбы, овеянная запахами цветущей липы и навоза. Но почему около избы-сходни собрался народ? Плотно обступил крыльцо, слушает сбивчивую речь павловского парня.