Другая дочь - страница 2
– Ничего не мог с собой поделать, – осклабился Рассел Ли. – Я родился, чтобы быть плохим.
Индюк поддернул серые брюки, дернул священнику головой, чтобы тот следовал за ним, и выскочил из клетки.
Рассел Ли лег обратно на койку и ухмыльнулся. Пора хорошенько выспаться. Сегодня больше развлечений не предвидится. Разве что Индюк снова заявится.
Его улыбка дрогнула, когда из коридора донесся речитатив четверых смертников:
– Как вам нравится Рассел Ли? Запеченным, на гриле или поджаренным? Как вам нравится Рассел Ли? Запеченным, на гриле или поджаренным?
16:30
Холмс встал, когда принесли его последнюю трапезу – жареную курицу, бамию и батат. Заодно явился и незваный гость, журналист Ларри Диггер – способ надзирателя отомстить за утренний спектакль.
Мгновение двое мужчин молча разглядывали друг на друга. Ларри Диггеру исполнилось тридцать, стройная фигура, лицо без морщин, темные густые волосы. Он принес с собой дух внешнего мира, этот особенный аромат, и все присутствующие смотрели на него угрюмо и зло. Репортер просочился в камеру и плюхнулся на койку.
– Собираешься все это съесть? У тебя кишки лопнут, прежде чем доберешься до стула.
Холмс нахмурился. Ларри Диггер вот уже семь лет цеплялся к нему как пиявка, подробно освещая его преступления, потом арест, суд и теперь вот казнь. С самого начала Рассел Ли не слишком симпатизировал пронырливому писаке. Однако в эти дни вопросы репортера нервировали, может, даже немного страшили, а Рассел Ли ненавидел бояться. Он уставился на поднос с едой и вдохнул тяжелый запах жирной пищи.
– Чего тебе? – буркнул Холмс, раздирая жареную курицу.
Диггер сдвинул фетровую шляпу и поправил пальто.
– А ты выглядишь вполне спокойным. Никаких истерик, никаких уверений в невиновности.
– Нет.
Рассел Ли прожевал кусок и шумно сглотнул.
– Мне сказали, что к тебе позвали священника. Сомневаюсь, что ты обрел Бога.
– Нет.
– Никакого прощения грехов Расселу Ли Холмсу?
– Нет.
– Давай, Рассел Ли, – подтолкнул Диггер, наклонился вперед и уперся локтями в колени. – Тебе же известно, что я хочу услышать. Наступил твой последний день. Помилования не будет. Пора. Последний шанс записать исповедь. С уст смертника прямо на первую страницу.
Холмс покончил с курицей, чмокнул жирными губами и перешел к бамии.
– Ты умрешь в одиночестве, Рассел Ли. Может, сейчас тебе и хорошо, но как только тебя ремнями привяжут к «старине Спарки», все переменится. Дай мне их имена. А там глядишь, я сумею привезти сюда твою жену. И твоего ребенка. Они окажут тебе какую-никакую поддержку, семья облегчит твой последний день на земле.
Рассел Ли покончил с бамией и запустил пятерню в середину шоколадного торта. Развалил лакомство, раскопал, как экскаватор траншею, и принялся слизывать глазурь с ладони.
– Я даже заплачу тебе, – пообещал Диггер в последней попытке достучаться до человека, которому было наплевать на деньги, и оба это знали. – Давай. Известно, что ты женат. Я видел татуировку и слышал сплетни. Скажи мне, кто она. Расскажи о своем ребенке.
– Чего прицепился?
– Просто пытаюсь тебе помочь…
– Ага, притащить их сюда и выставить как уродцев – вот что ты пытаешься.
– Стало быть, признаешь, что они существуют…
– Может, существуют. А может, и нет, – оскалил зубы в шоколадной глазури Холмс. – Я тебе ничего не говорил.
– Ты упрямый дурак, Рассел Ли. Тебя поджарят, твоя жена никогда не получит пособия, твоего ребенка вырастит какая-то другая помойная шваль, которая будет гнобить его, как свою собственность. И скорее всего он станет таким же неудачником, как ты.
– О, о моем отродье позаботятся, Диггер. Хорошо позаботятся. Вот так-то. На самом деле я гораздо лучше побеспокоился о его будущем, чем ты о своем. Именно это называют иронией, правда? Ирония. Хорошее слово, черт возьми. Подходящее.
Холмс вернулся к лакомству и замолчал.
Обозлившись, Ларри Диггер наконец ушел. Рассел Ли бросил остатки трапезы, включая большую часть сладкого, на бетонный пол. Следовало поделиться десертом с товарищами по несчастью из камеры смертников – такова традиция. Холмс припечатал торт пяткой правой ноги.