Другая музыка нужна - страница 4
А вокруг одни закричали: «Не богохульствуйте!»; другие требовали: «Говорите! Говорите!» — нарочно подбивая его продолжать разговор.
И, как всегда бывает в толпе ожидающих, люди радовались, что кто-то балагурит, а пуще того радовались, если балагура удавалось оставить в дураках.
Но г-ну Фицеку было вовсе не до шуток, он попросту говорил первое, что ему приходило в голову, и сам больше всего удивлялся, что люди смеются, обижался даже: «Что ж тут смешного?»
— Говорите! Не мешайте ему! — слышалось со всех сторон.
— А верно и то, что сотвори он за два дня, мир стал бы еще поганей. Ведь и так, даже за шесть дней, он у него с брачком вышел. Поторопился старик. Дрянной получился мирок. Стараться надо было! Небось не сдельно подрядился. Будь я заказчиком, швырнул бы обратно: «Доделай, дружок!»
Толпа разразилась громовым хохотом. «Постыдились бы!..» — крикнули г-ну Фицеку несколько набожных ремесленников, но остальные заорали: «Говорите! Говорите!..»
— Да разве богу присоветуешь, когда даже твои собственные щенки тебя не слушают? — сказал г-н Фицек, оскорбленный смехом.
— Это вы правильно сказали! — крикнул кто-то через головы, угадав душевное состояние г-на Фицека, и протиснулся к нему поближе. — С тех пор, как началась война, ребята совсем от рук отбились. День-деньской их колочу, а все не помогает.
Толпа настроилась на серьезный лад.
— А чему тут удивляться? — закричал какой-то мужчина, стоявший совсем позади. — Ведь солдату, коли он пристукнет своего ближнего, золотую медаль дают. Как же тут будешь детей учить?
— Какого ближнего? — спросил другой. — Москаля, что ли?
— Что же, он не человек?
— А зачем он к нам приперся?
— Приперся, потому что и мы к нему приперлись.
— А мы приперлись потому, что он к нам приперся.
— Ерунда!
Шум нарастал, г-н Фицек поднял руку.
— Господа, милостивые государи, умоляю!.. — крикнул г-н Фицек. — Умоляю не спорить о том, кто к кому первый приперся. Этого все равно не установишь. А я вот что предлагаю: пусть и наши войска и их войска лягут точно на границе, головами друг к дружке, и потом, ежели кто перешел границу, тому хана! Мадьяр ли он, москаль ли… Тогда уж ошибки не будет.
— А вы внесите это предложение в военное министерство, — послышался голос портного в черном котелке, который больше всех подбивал Фицека на разговор. — Вас послушаются, у вас ведь (г-н Фицек успел уже рассказать и про своих сыновей) еще пятеро могут «пасть смертью храбрых»…
— Я внес бы предложение, — крикнул г-н Фицек, обидевшись за то, что сыновья его «могут пасть смертью храбрых», — да не знаю даже, где оно, это министерство, помещается! И вообще-то там плевать хотят на здравый смысл…
— Что верно, то верно! Не только что плевать, но и… И не только на здравый смысл, но и на вас самих.
— Вы что грубияните? — крикнул г-н Фицек.
— Ишь недотрога нашелся! Вы лучше скажите, кто победит, ежели солдаты лягут на границе?
— Да, да, кто победит? — послышалось со всех сторон.
— При нынешней технике на границе не ляжешь. Куда вы денете пушки сорок второго калибра?
Разговор устремился по другому руслу. Стараясь перещеголять друг друга, заговорили о новом чудодейственном оружии, в точности повторяя слова газет. Про г-на Фицека сразу же забыли. Какой-то старик, воевавший, должно быть, еще при Кенигреце[1], как только назвали новейшие изобретения, вспомнил про бездымный порох, — какое это великое открытие и как оно ускорило окончание войны.
— Великое открытие? — спросил г-н Фицек, протиснувшись вперед. — А по-моему, так лучше изобрели бы беспороховой дым.
— А не прикажете ли вам подать еще и безвоенное объявление войны? — крикнул портной в котелке, и все снова развеселились.
— И это было бы не худо! — ответил г-н Фицек. — Впрочем я и на беспризывную войну согласен. Хотя ежели рассудить хорошенько, так в окопах не так уж и плохо. Сравните, как мы живем и как солдат живет на фронте, что он получает в день.
— А что он получает?
— Четыреста грамм мяса, семьсот грамм хлеба, поллитра вина в обед, столько же на ужин, сто двадцать грамм сахару, двести грамм жиров, сто сорок грамм овощей, тридцать грамм табаку…