Другая жизнь - страница 46

— Машу, Машу надо предупредить, — сказал Петр Алексеевич. — Защитить, пока еще не поздно.

Голос его звучал глухо и слабо. Видно было, что слова даются ему с огромным трудом. Софья Николаевна придвинулась ближе и взяла его руку. Он благодарно посмотрел на нее.

— Какую Машу? — терпеливо спросил Сидоркин.

— Машу Антонову. Учительницу. Он из-за нее три года назад человека зарезал. Отсидел. Теперь за ней вернулся. Нашел все-таки.

— Какой он из себя?

— Зовут Коля. Николай Клюев. Небольшого роста, щуплый. Лицо круглое, курносое, в веснушках. Но главное — глаза. Я в глаза его заглянул и сразу все понял. Он — маньяк, Федор. Опасный маньяк. Для него все люди — враги.

— Он тебе угрожал?

— В том-то и дело, что угрожал. Совершенно незнакомому человеку. Говорил со мной так, будто я ее прячу.

— Николай, говоришь. Коля. Коля Клюев. Коля и Маша. Сидоркин вдруг замолчал и, выпучив глаза, уставился в пространство. Потом хлопнул себя по нагрудному карману, вскочил и бросился вон из палаты. Все изумленно посмотрели ему вслед.

— А какая это Маша? — вдруг нарушила молчание Ира. — Не та, которая к Петру Алексеевичу приходила?

— Она самая, — кивнула Софья Николаевна.

— Ой, это ж надо… — почему-то мечтательно сказала Ира. — История прям как в кино.

Маша толкнула калитку. Та, скрипнув, отворилась.

— Софья Николаевна? — позвала Маша.

Никто не ответил. Из-под куста смородины выскочил Ганнибал и встал перед ней, наклонив мордочку и поставив торчком одно ухо. Мохнатый хвостик радостно подрагивал.

— Ну что, малыш, уехала твоя хозяйка? А я тебе вкусненького принесла.

Маша пошла к дому. Ганнибал побежал следом. Она принялась выкладывать в его миску косточки со шматками мяса. Песик нетерпеливо тыкался мордочкой в ее ладони.

— Да подожди ты, дурачок. Сейчас поешь.

Она почувствовала прикосновение его шершавого язычка к своей руке и ласково потрепала его за ухом.

— Марь Пална! Мое почтение!

Маша выпрямилась и, заслонив глаза рукой от солнца, повернулась на голос. Из-за низкого забора ей улыбался Степан, сосед Поповых. Он стоял голый по пояс, опираясь на лопату. Его широкая мускулистая грудь, бронзовая от загара, блестела от пота.

— Софья Николаевна с самого ранья в больницу уехала. Не сказала, когда вернется. Может, и заночует там.

— А я зашла спросить, не нужно ли чего-нибудь. Вот Ганнибалу поесть принесла.

— Это ему только давай, разбойнику. Повадился курей моих пугать. Они скоро с огорчения совсем нестись перестанут.

В голосе его, однако, не слышалось ни раздражения, ни злости. Шутит, как всегда.

— Фу-ты ну-ты, какой прикид. — Он со вкусом произнес модное словечко. — Прям мамзель из модного журнала.

— Мне самой нравится. — Маша провела ладонью по привезенным Вадимом джинсам. Они сидели как влитые.

— Сразу видно, что не из нашего сельпо, — одобрительно сказал Степан.

— Как там мой ученик? — спросила Маша.

— А никак. Гоняет целый день как оглашенный. Я и не вижу его.

— Вы бы с ним хоть таблицу умножения подучили. У него с математикой совсем плохо.

— Да знаю я, — с досадой махнул рукой Степан. — Один ветер в голове. Но я его приструню, не сомневайтесь. — Он смахнул пот со лба и огляделся. — Ишь как парит. Не иначе гроза будет.

Маша проследила за его взглядом. Небо, только что голубое и безоблачное, подернулось свинцовой дымкой. Ласточки неслышно носились над самыми верхушками деревьев. Ни дуновения, ни шелеста листвы. Все вокруг затаилось, замерло в неподвижности.

— Ладно, я пойду. Увидите Софью Николаевну, скажите ей, что я заходила.

Маша махнула Степану рукой и вышла на улицу. Домой идти не хотелось. С каждым днем ей становилось все труднее общаться с матерью. Они вдруг перестали понимать друг друга, особенно после ночи, проведенной с Вадимом. Мама как-то сразу все узнала, да это, наверное, было несложно. У нее всегда все так ясно написано на лице.

Ей не хотелось вспоминать те обидные вещи, которые говорила ей мать. Она гнала их от себя, а они возвращались, настойчивые и неотвязные, проникали в сердце и отравляли его ядом. Скорее бы уж пятница. Вадим приедет и излечит ее от мрачных мыслей. Они будут любить друг друга, и опять все станет светлым и ясным.